Самый жаркий день (СИ)

– Сашенька, они уже смирились с тем, что северный варвар покажет им свой уд, а него между ног вдруг оказалась… она самая, – расхохоталась я. – Все в порядке тут, мы со штабс-капитаном себя в порядок приводим! – пришлось придержать дверь, в которую уже ломилась наша помощь, привлеченная переполохом.

Александр зачерпнул воды и первым делом принялся яростно тереть пропыленное лицо. Я сама скинула жакет и блузу, взяла чистую с виду тряпку и, смочив ее, стала протирать тело своего необычного любовника. Амура в этом не было никакого, просто человеческая жалость и участие. Мельком мне удалось видеть кавалерист-девицу в бою, и, надо сказать, себя Павлов не жалел, за спины солдат не прятался. Будто бы пытался доказать свое право называться мужчиной. Даже ироничное отношение е нему прочих офицеров после сражения изменилось на явно проявляемое уважение.

– Предаться бы греху с тобой, Сашенька, но сил нет, прости.

– Молчи уж, – улыбнулась я. – Сама мечтаю только о том, чтобы отмыться и уснуть крепко-крепко. Завтра, может быть, снова в путь.

– Даже без отдыха? – удивился штабс-капитан,

– Если Его Высокопревосходительство примет мое мнение, то да. Не нужно нам тут оставаться.

Александр только пожал плечами, фаталистически соглашаясь с любым решением командования. Он ответил мне взаимной помощью в умывании и через минуту уже спал, забыв даже укрыться. Я пристроилась рядом, натянула на нас рогожку, но какое-то время никак не могла призвать Морфея. В голове роились мысли, воспоминания о последних днях. Подумалось, что еще полгода назад графиня Болкошина была слегка скандальной, но светской штучкой, заводчицей и миллионщицей, которая могла позволить себе прекрасную и комфортную жизнь. Приближена ко Двору, водит, смею утверждать, дружбу с могущественнейшими сановниками государства. А теперь она лежит в глинобитной хибаре на коряво сделанной кровати под боком у женщины, уверенной в том, что она – мужчина, тело ее ломит от последствий горячего боя и невозможного марша в пол сотни верст под палящим солнцем, ее руки обагрены чужой кровью, а впереди – неизвестность.

Все же что такое в этой Индии, что и Павел, и Николай без толики сомнений бросили туда вооруженный отряд во главе со мной? Отряд, сил которого явно недостаточно для покорения огромной страны.

Мани в ответ на мои вопросы молчал. Но великий Пророк никогда не отвечает своим детям, не вмешивается в их земную жизнь. Он дает нам великие силы, что отличают освещенных от других людей, но и назначает самих быть ответственными за поступки и их последствия. Мудр Мани. С молитвой Ему на устах я и провалилась в сон.

[1] Бикеш – вежливое казахское обращение к девушке.

[2] Ташауз – современный Дашогуз в Туркменистане.

Глава 22

Удивительно, но к моему мнению генерал прислушался. После рассвета армия внезапно была поднята по тревоге и построена. Офицеры на все происходящее смотрели мрачно, а солдаты от новости, что придется вновь выступить скорым маршем, издали дружный стон. Александр Федорович покосился на меня, однако решил произнести короткую речь перед войском. Его проникновенные слова, которыми он скорее даже не приказывал, а упрашивал бойцов совершить еще один подвиг во славу Императора и Руси-матушки, нашли живой отклик, тем более что Ланжерон не стал скрывать и своих опасений по поводу возможной осады. Я видела, как ветераны втолковывали что-то более молодым товарищам, разъясняя им сложившуюся диспозицию.

У горожан были изъяты с какой-то выплатой все ослы, мулы и верблюды, выкуплены кособокие повозки – все, что могло бы ускорить передвижение. Однако узбеки были счастливы и тому, что белокожие завоеватели не остались в Ташаузе еще на несколько дней. Ведь с каждым проведенным здесь часом возрастала опасность не только подхода ханской армии, но и случаев насилия вследствие неизбежного падения дисциплины. Некие торговцы попытались было предъявить счет за поломанные на базаре прилавки и арбы, но сбежали, едва увидели грозно сдвинувшиеся генеральские брови.

Однако второй день стремительного похода дался почему-то легче. Возможно, люди привыкли к маршу под палящим солнцем, но, скорее всего, у них появилась зримая цель. И солдаты шли, скрипели песком и пылью на зубах, и все же переставляли ноги. Чем ближе к столице, тем обустроенее становилась дорога, уже не приходилось засыпать каналы, а через притоки, бегущие к Аму-Дарье, были перекинуты приличные мостки, которые не задерживали движение.

И все равно ближе к вечеру, когда солнце уже склонялось к горизонту, но жара не отступала, усталость навалилась на многих. Командиры организовали посменный отдых на повозках для своих солдат, вот только часть из телег пришлось отвести для тех, кто валился с ног, сраженный беспощадной погодой. Радовало лишь то, что не видно было и вездесущих до этого туркоманов, до этого неизменно сопровождавших армию.

– Мир тебе, графиня, – поприветствовал меня подъехавший ближе отец Михаил.