Самый жаркий день (СИ)

– Лежать не шевелясь, пока я не скажу. Филимон, из еды ему даешь только отвар куриный, пока без мяса. Говно и мочу чтобы убирал сразу! Проверю! До ветру не вставать, под себя ходить, понял?

Выйдя из операторской, Павлов направился к рукомойнику, у которого теперь яростно оттирал дрожащие руки. Операция далась ему нелегко.

– Не знаю, как ты это сделала, Саша, но я впечатлен. По науке он должен был умереть от жуткой боли во время операции, а вместо того злился и кричал об этой чертовой Индии. Ты можешь заставить забыть?

– Нет, что ты. Я заставила его бояться именно того, о чем он говорил. И этот солдатик и думать не мог больше ни о чем. Забыл даже о боли.

– Звучит жутковато, но действенно оказалось.

Нестор потянулся, сбрасывая напряжение из мышц. Уже совсем стемнело, в госпитале зажгли множество масляных ламп.

– Ответь мне на два вопроса, милый друг, – сказала я. – Как ты так быстро наловчился бонтонно разговаривать, а? Беглый крепостной, а еще немного, и по-французски болтать будешь.

– А, тут никакой тайны, – отмахнулся Павлов. – Читать научили в детстве, я же дворовым был. Старый барин со скуки нас заставлял даже спектакли играть. А второй?

– Что за запридуха, и почему этот солдат так возмутился?

– А, это…

Нестор смутился и даже покраснел, что было видно в неровном свете масляных огоньков.

– Водку так называют, но еще.. Запридух – это член мужской, но короткий и толстый.

Я расхохоталась.

Да уж, слова доктора получились двусмысленными.

[1] Човдуры – одно из древнейших туркменских племен, считающееся некоторыми прародителем тюркских народов.

[2] Ловиц Товий Егорович – русский химик немецкого происхождения. В 1796 году первым в мире получил чистый этанол, перегоняя полученный из древесины спирт над поташом.

[3] Пиять – мучить.

[4] Отобранным рекрутам выбривали голову наполовину ото лба, чтобы не сбегали. Признанным же негодными к службе выбривали затылок, чтобы их не «подсунули» повторно.

Глава 26

Стену хивинцы сумели все же взорвать. Произошло это спустя еще целую неделю, каждый день которой сопровождался новым штурмом. Такого яростного, как первый, больше не было, вот только раненые и убитые все равно печалили умы и сердца защитников. Потери были невелики, если считать от общего количества экспедиционного войска, но каждая из них отдавалась болью в моей душе. Узбеки теперь действовали осторожнее, старались прикрываться сплетенными из лозы фашинами, кои хотя от пули не спасали, однако стрелкам нашим мешали.

Все эти атаки, как оказалось, прикрывали единственную цель – устроить в основании стены нишу, в которую хивинские минеры заложили порох и подожгли его. Пусть взрыв и не вызвал большого обрушения, но кладка из старого кирпича в этом месте заметно осела, грозясь рухнуть в любой момент. Неприятность сия никакой паники среди солдат не вызвала, больше голосили от страха укрывшиеся в крепости местные узбеки и евреи. Им, если Ичан-Кала падет, пощады не будет.

Артиллерии у хана не осталось никакой, все, что могло метать пусть даже самые маленькие ядра, полковник Петров выбил начисто. Зрелище, когда вражеская пушка вдруг слетает с лафета, пораженная метким выстрелом, радовало всегда.

– А можно из такой еще палить? – спросила я Алексея Сергеевича, рассматривая, как хивинские топчу уносят поврежденное орудие куда-то в тыл.

– Я бы не советовал, – ухмыльнулся полковник. – Даже если она еще внешне целая, то никто не скажет, есть ли внутренние трещины. Взорваться при выстреле может в любой момент, убьет и покалечит всех вокруг.

Вместо ядер узбеки закидывали ослабленное место в стене примитивными гранатами. Пока укрепление держалось, но с каждым новым грохотом сотрясение кладки чувствовалось хорошо. За ней уже соорудили баррикаду, предполагая, что здесь может образоваться большая дыра.

В один из дней я встретила Бондаря с Мартыном, до этого они не попадались на мои глаза долгое время. Была эта пара прилично упитана, оба держались гордо, но ко мне отнеслись с должным почтением. Охотник держал в руках винтовальное ружье, бережно обмотанное промасленной тканью. А зрительную трубу бывший петербургский лиходей защитил самодельным чехлом. Сейчас они направлялись на юг, где вроде как обнаружили английского советника.

– Мы, Александра Платоновна, на этих сволочей и охотимся – приказ генерала, – сообщил Бондарь. – Четверых уже упокоили, правда, одного только со второго раза. Александр Федорович настрого запретил кого-либо другого стрелять, чтобы не спугнуть.

– Мухаммада бы упокоили, – буркнула я.

– Про него отдельно было сказано – не сметь. И не показывается он. Побежим мы, Ваше Сиятельство.