Пока я вчитывалась в письма Джесса, доктор Клайв тарахтел о том, что теперь, когда у него есть и письма Марии Гектору, он собирается добавить их к выставке, посвященной всему клану де Сильва и их значимости для развития округа Салинас на протяжении многих лет, которая планировалась к осеннему туристическому сезону.
— Если бы только кто-то из них остался в живых, — с тоской сказал доктор Клайв. — Я имею в виду, де Сильва. Было бы замечательно, если бы они выступили.
Это привлекло мое внимание.
— Должен же был кто-то остаться, — возразила я. — Разве у Марии и этого парня Диего не было что-то вроде тридцати семи детей?
Клайв Клеммингс наградил меня суровым взглядом. Как историк, — а тем более как доктор философии — он, похоже, не признавал никаких преувеличений.
— У них было одиннадцать детей, — поправил он меня. — И, строго говоря, они были не де Сильва, а Диего. К сожалению, в семействе де Сильва, в основном, рождались девочки. Боюсь, Гектор де Сильва был последним мужчиной в роду. И, конечно, мы никогда не узнаем, не оставил ли он потомка мужского пола. Если это и произошло, то уж точно не в Северной Калифорнии.
— Разумеется, не оставил! — возразила я, и, возможно, мой голос прозвучал чуть более возмущенно, чем должен был. Но я разозлилась. Помимо очевидного сексизма, которым отдавала вся эта чушь о «последнем мужчине в роду», я была не согласна с предположением этого парня, будто Джесс мог производить где-то свое потомство в то время как в действительности он был подло лишен жизни. — Его убили в моем собственном доме!
Брови Клайва Клеммингса поползли вверх, и он уставился на меня. Только тогда до меня дошло, что я только что ляпнула.
— Гектор де Сильва исчез незадолго до своей свадьбы с кузиной Марией, и больше о нем никто не слышал, — заявил доктор Клайв тоном, который частенько использовала сестра Эрнестина, когда мы начинали шалить на уроке религии, пока нам рассказывали, кто кого породил в Ветхом завете.
Не могла же я ответить: «Ну да, но его призрак живет в моей спальне, и он сообщил мне…»
Вместо этого я сказала:
— Мне просто казалось, м-м, что считалось, будто у Марии был парень, ну этот Диего, который и убил Гектора, чтобы ей не пришлось выходить за него замуж.
— Это только теория, — раздраженно буркнул Клайв Клеммингс. — Ее выдвинул мой дедушка, полковник Гарольд Клеммингс, который написал…
— «Мой Монтерей», — закончила я за него. — Да, именно эту книгу я имела в виду. Ее написал ваш дедушка?
— Да, — кивнул доктор Клайв, но он явно не испытывал особой радости по этому поводу. — Он умер довольно давно. И не могу сказать, что разделяю его взгляды, мисс, э-э, Аккерман. — Я пожертвовала обществу письма Марии от имени отчима, так что доктор Клайв, сексист до мозга костей, предположил, что это и моя фамилия. — Как и того, что его книга пользовалась успехом. Моего деда безумно интересовала история его родины, но он, в отличие от меня, не имел высшего образования. Он даже степени бакалавра не получил, не говоря уж о звании доктора философии. Лично я — как и большинство местных историков, за исключением моего деда, — всегда полагал, что за несколько дней до свадьбы юный мистер де Сильва проявил то, что обычно называют «малодушием», — доктор Клайв нарисовал пальцами в воздухе воображаемые кавычки, — бросил девушку буквально у алтаря и, не в состоянии вынести позор, павший на его семью из-за его недостойного поступка, отправился куда глаза глядят в поисках лучшей доли, возможно, в сторону Сан-Франциско…
Удивительно, но на какой-то миг я вдруг очень ясно представила, как вонзаю ту штуку типа пинцета, которой Клайв Клеммингс заставил меня пользоваться, чтобы переворачивать страницы писем Джесса, прямо ему в глаз. Если, конечно, смогу преодолеть преграду в виде линз этих кретинских очков.
Вместо этого я взяла себя в руки и со всем достоинством, которое было возможно для девушки, сидящей в шортах цвета хаки со складками спереди, произнесла:
— А вам не кажется, Клайв, где-то в глубине души, что человек, написавший эти письма, не мог совершить нечто подобное? Уехать, не сказав семье ни слова? Его младшим сестрам, которых он явно любил и о которых говорил с такой нежностью? Вы правда считаете, что эти письма оказались на нашем заднем дворе потому что
Я чуть не сорвалась на визг. Кажется, вся эта ситуация довела меня до небольшой истерики. Ну подайте на меня в суд.
— Может,
Изумление на лице Клайва Клеммингса достигло всех мыслимых пределов.
— Моя дорогая мисс Аккерман! — воскликнул он.
Думаю, он сказал это, поскольку одновременно со мной внезапно понял, что я плачу.