Самый страшный след

— Вот, — бросил он на стол вещдок. В ответ на вопросительный взгляд супруги пояснил: — Третий день решаем задачку. Откуда она взялась? Почему оказалась в кулаке убитого цыгана? И где найти мундир, к которому она была пришита?

Валентина осторожно взяла пуговицу двумя пальчиками. Подошла под оранжевый абажур, внимательно рассмотрела. И вдруг огорошила признанием:

— А я ведь недавно видела человека в потертом френче серо-зеленого цвета. Я тогда еще подумала: странная форма — не советская и не немецкая. И пуговицы на этом френче были точно такие же.

— Ты не могла ошибиться? — замер Васильков.

— Вряд ли, — мотнула головой супруга. — Пуговицы были необычные, раньше я таких не видела, — поэтому они и привлекли мое внимание.

— Когда ты видела этого человека?

— Три дня назад. Ты помнишь, в нашей клинике нет травматологического отделения, но есть соответствующий пост. Так вот, я дежурила на этом посту с медсестрой Алехиной, и одним из пациентов в тот день был человек во френче. Он обратился с порезом правой ладони.

— Так… ты оказала ему медицинскую помощь, и он ушел? — изумленно прошептал Александр.

— Да.

Он в волнении вскочил со стула, едва не опрокинув стакан с чаем.

Факт выглядел очень соблазнительным, но нельзя было сбрасывать со счетов и элементарное совпадение.

Население Москвы к середине сорок пятого года составило восемьдесят процентов от довоенного — три с половиной миллиона человек. Мужчин из этого числа набиралось чуть более трети — почти миллион двести, половина из которых прошла через пекло двух последних войн. Глупо было бы предполагать, что среди этих шестисот тысяч фронтовиков не нашлась бы сотня-другая практичных, решивших прихватить с фронта в виде трофея формяжку из добротного сукна.

Тем не менее только что родившаяся версия требовала скорейшей проверки и всестороннего анализа.

У Валентины была прекрасная память. В надежде на это Александр осторожно поинтересовался:

— Фамилию пациента ты, случайно, не запомнила?

— К сожалению, нет, Через мой кабинет ежедневно проходят десятки пациентов, разве всех упомнишь? — виновато пожала плечами супруга. И тут же поспешила успокоить: — Но его фамилия записана в журнале приема. Если надо, завтра же утром уточню.

— А внешность его описать сможешь?

— Ну, не так чтобы основательно, но опишу.

— Давай, Валюша! Диктуй!

Он схватил чистый листок бумаги, карандаш и приготовился записывать.

* * *

Минут через десять Александр уже спешил по коридору большой коммунальной квартиры. Телефонный аппарат находился на стене возле общей кухни, по дороге в голове майора рождались самые смелые предположения.

Время было позднее, все соседи спали. Наверняка спал и Иван. Но позвонить ему и поставить в известность о внезапном озарении следовало обязательно.

Набрав номер квартиры Старцева и прикрывая трубку ладонью, Васильков приглушенным голосом рассказал ему о своем открытии.

— Представляешь, — добавил он в конце, — Валя детально описывает внешность пациента с резаной раной ладони, а у меня перед глазами как живой встает тот странный тип с базара.

— Утрешний? — уточнил Старцев. — Который с ножом?

— Именно, Ваня, утрешний, с ножом! Тот, что внезапно появился и так же внезапно исчез. Только рыжие усы в ее описании отсутствуют.

— Усы в преступном мире — не проблема. А как же рана на руке? Выходит, у твоего плешивого ее не было?

— В том-то и дело, что я не видел его правую руку! Он постоянно прятал ее в кармане.

— Так-так-так… — заинтересованно проговорил Иван. — Стало быть, неспроста этот тип появился возле вас. Неспроста!

— Что делать будем?

— Как что? Который час?

— Половина второго ночи.

— Черт… Поздновато, однако… Твоя Валентина согласится доехать с нами до клиники?

— Конечно, согласится! Она у меня женщина понятливая!

— Вот и здорово, Саша! — обрадовался Старцев. — Собирайтесь и ждите. Минут через тридцать я подскочу на служебной машине.

Глава шестая

Смоленск

Сентябрь 1941 года

Вывалившаяся из общего строя пара «Юнкерсов» прошла вдоль железной дороги и сбросила несколько бомб небольшого калибра. Набирая скорость и зловеще покачиваясь, они упали между железной дорогой и лесом, где долгое время стоял немногочисленный цыганский табор.

Две бомбы разорвались рядом с опушкой леса, отчего с оглушительным треском рухнуло высокое дерево.

Другая пара бомб угодила в центр поляны, где люди торопливо снимались с насиженного места и готовились эвакуироваться на восток.

В один миг все вокруг перемешалось: встающие на дыбы лошади, переворачивающиеся повозки, горящие шатры, кричащие люди и летящие комья земли.