Самый приметный убийца

Тихонько постучали в дверь. Вера Вячеславовна, корпевшая над очередной бумажной головоломкой, подняла глаза. Вошла секретарша:

– Да, Машенька? Говори, пожалуйста, поскорее.

– Там к вам товарищ лейтенант Акимов, – смущенно доложила Маша и почему-то покраснела.

– Хорошо, пригласите, – буднично проговорила директор.

Вот еще новости. Ведь давно стало совершенно очевидно: нет у них ничего общего и быть не может. Человек поверхностный, к деликатности неспособный, в целом – простой, как горбушка.

Вера Вячеславовна вздохнула: да, показалось, но только показалось… все, отплакала, для себя решила, к тому же он все это время носу не показывал. Что теперь говорить-то?

Открылась дверь, сначала вошел огненно-рыжий букет кленовых листьев, и лишь потом – Сергей. Он сильно похудел, осунулся, видно было – то ли не спал вообще, то ли крайне мало, но улыбался сейчас открыто, по-мальчишески виновато.

Маша деликатно вышла, плотно прикрыла дверь.

Вера Вячеславовна хотела спросить: «Что вам угодно?» но язык почему-то не повернулся. Акимов под прикрытием своего «букета» беспрепятственно преодолел огромное расстояние, бесконечный путь от двери до стола, и, добравшись, вдруг рассмеялся – тихо, счастливо, неуместно. Положив сырые, блестящие листья прямо на важные документы, отражающие перегибы, которые надо было разгибать прямо сейчас, он опустился на коленки и обнял сидящую женщину.

– Вера, я дурак, неуч, вахлак…

– …и пентюх, – напомнила она.

– Да. Пойдем поженимся? Только прямо сейчас.

– Почему сейчас? – переспросила Вера Вячеславовна, ощущая замешательство. – С чего это взбрело тебе в голову?

– Потому что мне в засаду скоро, а потом, может, и времени не будет, – охотно объяснил он, целуя ее руки. – Ясно?

Несколько минут спустя в приемную в полной и торжественной тишине вышла директор, за ней – товарищ лейтенант.

Вера Вячеславовна самым обыкновенным голосом сказала:

– Машенька, я буду отсутствовать около сорока минут.

И они ушли. На улице Вера, уже не церемонясь, взяла Акимова под руку.

В ЗАГСе было свежо, пахло краской, недавно закончили ремонт, и даже вместо фанеры в одном окне, которая красовалась еще с декабря сорок второго, сияло настоящее, пусть и волнистое, стекло. Симпатичная девушка поливала толстый нахальный фикус. Увидев вошедших, кашлянула и смущенно спросила:

– У вас, товарищи, что? Смерть или свадьба?

Акимов суеверно сплюнул через плечо. Вера Вячеславовна сообщила, что у них свадьба. Девушка смутилась еще больше:

– Ой, это вам тогда на следующей недельке надо. Это к заведующей.

– А где она? – спросила Вера.

– Болеет…

– А вы не можете? – с тревогой спросил Сергей.

– Я не могу, – горестно развела она руками, – я только смерти… ну, и рождения могу.

– Да уж, это отлагательства не потерпит, – улыбнулась Вера, – ничего не поделаешь.

– Вы только приходите обязательно, на следующей неделе, – напомнила девушка, – заведующая вас и распишет.

Акимов проводил Веру до проходной.

– Сережа, что случилось? – прямо спросила она. – Что ты так огорчился? Придем на следующей неделе.

– Да я боюсь, что… – начал Сергей, но Вера уже по-другому – властно погрозила пальчиком:

– И не думай. Я тебя жду. Ты сегодня вечером заглянешь?

– Не могу сегодня, дежурю.

– Тогда завтра?

– Верочка, я не знаю, что будет завтра, – честно признался он, – но я тебя очень люблю. И Ольгу тоже. Так и знай.

– Не смей прощаться, – запретила она и, быстро оглядевшись, поцеловала лейтенанта в щеку: – Береги себя.

– А как же.

«Ну, ничего не поделаешь, – размышлял Акимов, следуя менять Остапчука, – будем ждать. Не страшно! Если что и закончится плохо, то для этого мерзавца».

Подумал – и невпопад прыснул. Денискины ведь слова. Когда начинал кто-то сетовать – неважно, на «хлеба маловато» или на «брильянты мелковаты», – он неизменно замечал, что это только у гадов всяких все плохо заканчивается, а у честных людей по-любому все будет хорошо. И на возражение одного бывалого: «Ври больше! Кучами гады живут – и ничего» невозмутимо парировал: «Не живут, а выживают, до времени. И то скучно – по ночам плачут и мамку зовут».

«Я бы поскучал уже, – думал Сергей, ускоряя шаги, все-таки четыре часа как отсидел Иван Саныч, не шутки, – и наскучал бы, не торопясь, Ольге сестренку или, там, братишку, а то и обоих. И чай бы с удовольствием гонял под фикусом. Ничего. Еще наскучаемся!»

* * *

Выяснилось, что скучал пока один Остапчук, покуривая и прохаживаясь взад-вперед под голубятней, совершенно, надо полагать, не заботясь о том, что ожидаемый субъект может появиться в любой момент. Странный он все-таки, этот сержант Остапчук.

– А, Серега, здоро́во, – поприветствовал он так, будто они чаи гоняют в отделении. – Ну, чего слышно на белом свете?

– Да все путем, – в тон ему, беспечно отозвался Акимов.

– Поесть не принес ничего?

В засаду Сергей прихватил с собой полбуханки и сахарку, но, конечно, не повернулся язык отказать боевому товарищу. В итоге, расположившись на нижнем этаже голубятни, прямо на ларе, который давеча взламывал Санька Приходько, разложили газетку, на ней нарезали толстыми барскими ломтями хлеб и круто посыпали сахаром.