Самый приметный убийца

Он сорвал листок со стены отделения, машинально глянул: ничего не написано, только химическим карандашом поставлена огромная корявая галка – крылья в стороны. Смял и выкинул в урну.

* * *

Все-таки золотое сердце у директора Петра Николаевича. Он исповедовал принцип: наорал – конфликт исчерпан. (Хотя Оля втайне надеялась, что после столь оглушительного провала ее признают профнепригодной для руководства, этот вопрос не ставился в принципе.) Итак, Петр Николаевич протянул Оле бумагу:

– Вот, Гладкова, тебе новый циркуляр. Если в целом, то требуется усилить сектор начальной военной подготовки.

– Как? – наивно спросила Оля, ощущая холодок под ложечкой.

– Поскольку сейчас тебе некому помочь, начни с простого. Физкультурка по утрам, суворовское ведро холодной воды. Фельдшера пригласи, пусть про закаливание расскажет. На строй и песни налегай. По силам помогу, на труде ружья выточим.

– Да когда же? У нас и уроки, и общественная нагрузка…

Петр Николаевич глянул мрачно, поднял палец. Оля осеклась.

– Нишкни. Если у них по садам есть время шарить, то и заниматься есть когда. Не дури. Есть выходные, есть время до и после уроков. Гранатки там, ориентирование… ты компасом владеешь? Нет? Вот и повод освоить. А карты рисовать?

– Карты – да…

– Вот и приступай. Вот тебе руководство, – он вручил Оле «Книгу юного разведчика», – вот ключ от тира.

Оля взяла его, как гадюку, пискнула:

– Там же опечатано…

– Да что там. Все, что надо, давно описали и вывезли, у меня руки не доходят инвентаризацию провести. Там наверняка что-то по теме имеется. Сегодня уже поздно, завтра в роно… ну вот, послезавтра зайди, представишь план действий.

Оля, трепетно прижав к груди полученное руководство, отправилась страдать в класс. Она честно старалась вникать в материал, излагаемый учительницей, но руки сами тянулись к этой чертовой книге. «Час от часу не легче, что-то не припоминаю, чтобы Лимиха таким занималась… хотя – да, тогда был физрук. Бр-р-р!»

От воспоминаний мороз пошел по коже, в голову назойливо полезли совершенно иные мысли, от которых похолодело внутри и затряслись поджилки: «Николаич с ума сошел? Мне – опять туда, в подвал? Вот еще новости!»

Конечно, она теперь совсем не та, сейчас попробовал бы кто тащить ее в подземелье, заламывая руку! Уж она бы… Да. Интересно, что вечером Коля делает?

…Умный и добрый Колька, хотя и освободился очень поздно, для любого кипиша был свободен, все понял с первой мямли и даже посочувствовал:

– Правильно говорят – не делай людям добра, не получишь зла. Горемыка ты моя.

– Жаль, уже школа закрыта.

– И что? Прямо сейчас и полезли, что кашу-малашу разводить?

– В закрытое-то помещение? – возмутилась для порядка Оля.

– Что, тогда завтра сама пойдешь? – нетерпеливо спросил он. – Хорош уже дисциплиной страдать.

…Проникнув в школу, быстро и тихо миновали коридор, завернули за угол – и вот она, лестница в двадцать одну ступеньку.

Оля поежилась, ощущая, что внутри очень уж как-то пусто и холодно. Однако, уловив Колькин взгляд, с вызовом спросила:

– Что?

Колька ее отодвинул:

– Первым пойду.

«Возомнила о себе опять. Такая же соплюха-подсолнух, как и была. До сих пор верит, что кабана можно отогнать прутиком да взглядом укоризненным».

Но, с другой стороны, будь она другой, мог бы он чувствовать себя таким большим, сильным и, главное, умным?

Он сбежал на несколько ступенек и обернулся. Ольгина фигурка продолжала маячить на самом верху.

«Ну что за детский сад», – он вернулся, обнял ее, пальцем поднял поникший нос:

– Малыш, ты что?

– Ничего! И я не малыш.

– Конечно, ты медведица, огромная и страшная. Не бойся, я же с тобой.

– Я не боюсь, – буркнула она в Колькину гимнастерку.

– Тогда не грусти.

– Я не грущу!

– И не ершись.

– Я не…

– Тем лучше. Ну, ты моя хорошая, такая умница, смелая и молодец. – Ощущая, как от сладости начинает сосать под ложечкой, Колька дружелюбно, пусть и грубо тормошил девушку: – И мы с тобой ребята-ураган, а, Гладкова?

Скрежет ключа в замке, тихий скрип двери – такие негромкие, но в пустом коридоре звучали оглушительно, Оля шикнула.

– А что? – шепотом спросил Колька. – Нет же никого.

– Автоматически, – повинилась она.

Колька вошел первым, протянув руку, нащупал выключатель. Вспыхнули лампочки, пахну́ло паленой паутиной и почему-то яблоками.

– Да-а… прибраться не мешало бы, – пробормотала Оля, закрывая нос платком.

На Колькин менее взыскательный вкус, все было не так уж плохо. Чуть потягивало сыростью, слой пылищи на дощатом полу тоже был не такой уж толстый. На стенах даже плакаты можно было рассмотреть. С трудом, но можно. Даже вон палас какой-то на полу…

– Смотри-ка, даже барьер остался.

– Огневой рубеж, – прошелестела Оля, отворачиваясь.

– Чего ищешь?

– Швабру.

Да, и барьер, он же огневой рубеж, который Петр Николаич смастерил по чертежам лже-Германа, был цел и невредим, стоял, прислоненный к стене. Колька смахнул пыль и паутину с плаката «Целься правильно!» и невольно поежился, увидев знакомые слова: «десятка», «боковое отклонение» и всякое прочее.

– Оля, глянь!