Самый лучший враг

Каждые несколько секунд Корнелий поворачивал к грифону голову и строго произносил «Нельзя!», точно заранее знал, что грифон замыслил нечто вредоносное.

— На всякий случай, — объяснил он. — Я, конечно, понимаю, что он умный и все такое, но НЕЛЬЗЯ!.. А ну захлопни клюв, тебе говорят! При склевывании этой ящерки происходит термоядерный взрыв!

Грифон грустно отвернул клюв, под которым пр-ползала полуметровая ящерка. Каждая ее чешуйка сверкала. На голове у ящерки был красный нарост, напоминавший корону.

— Ты здесь откуда? — спросил Мефодий.

— Я вообще-то тебя жду, — ответил Корнелий.

— Ты знал, что я здесь буду?

— Да. Мне сказал об этом тот, кто дал мне вот это! — хранитель грифона достал из кармана прозрачный сосудик. На дне сосудика сверкали две яркие песчинки.

— Эйдосы? — удивился Меф, и тотчас его посетила догадка: — Чьи? Варвары и… да? Правильно! Ты встречался с Троилом?

Он потянулся к сосудику, но тут Корнелий опять строго сказал:

— Нельзя!

Буслаев отдернул руку.

— Нет, это не тебе нельзя. Тебе можно! Это ему «нельзя», — милостиво сказал хранитель грифона, вручая сосудик Мефу.

— Что я должен с ним сделать?

— Пошли! — сказала Ирка и, как до этого Мамзелькина, потащила Мефодия за собой. Корнелий с грифоном шли сзади, сопровождая их. Слышно было, как племянник Троила безостановочно бубнит.

— Нельзя-нельзя-нельзя! Ты же одними глазами смотреть не можешь! Тебе обязательно надо и лапой толкнуть, и клювом погрогать. А ну назад! Если с тобой говорят, это не значит, что за тобой не наблюдают!

Мефодий пробирался в полутьме, не понимая, куда Ирка его тащит. Неожиданно она остановилась, и тут же, чуть впереди, один из драконов, грустно вздохнул, окутался пламенем. Это было синеватое, задумчивое такое пламя, которое вырывалось не столько из ноздрей дракона, сколько из многочисленных мелких отверстий в коже, похожих на кратеры. Здесь, в кратерах, пламя задержалось надолго.

При свете этого пламени Мефощий увидел похожий на конскую голову камень и прижавшегося к нему Багрова. Тут же рядом притулилась и Мамзелькина, так что у Мефа зародилась мысль, а не ухлопала ли она Матвея. Мало ли на кого у нее разнарядочка… Аида Плаховна и так, кажется, наделена была даром планировать время и сгребать всех клиентов в компактные кучки для облегчения выкашивания.

Теперь, когда камень вновь был собран воедино, его окутывало радостное, трепетное сияние. Быстрые переливчатые сполохи, размывающие пространство. Соприкоснувшись с этим сиянием, драконы замирали, а потом тянулись к камню лапой, мордой, крылом. И сразу начиналось обновление. Старые раны затягивались. Скрюченные крылья расправлялись, порванные перепонки зарастали. Чешуя начинала блестеть. Причем это была не иллюзия, а реальное обновление. Иногда это занимало несколько секунд, иногда — в сложных случаях — пол минуты или минуту. Драконы и прочие существа как-то чувствовали, сколько времени должны находиться у камня. Никто не пытался задержаться дольше. Место улетавших драконов и уползавших чудовищ сразу занимали новые, и это создавало постоянное движение очереди.

Аида Плаховна в область переливчатых сполохов благоразумно не входила. Сидела на корточках в сторонке, хотя и выставила вперед свою обмотанную брезентом руку.

— Нельзя! — опять сказал Корнелий, дергая грифона за шарфик.

Вспомнив, зачем он здесь, Мефодий показал ему эйдосы в крохотном сосуде:

— Куда?

— В трещину, — прошептал Корнелий.

— В какую?

— Не знаю. Сказали, должна быть трещина. Опускаешь туда эйдосы.

— С сосудом или без?

— Я бы исходил из размеров трещины. Так бы я примерно делал… гм… — важно ответил Корнелий, будто только тем и занимался, что опускал в трещину эйдосы как в сосудах, так и без.

— А дальше?

— А дальше посмотрел бы, что будет. Я так понял, что даже собранные вместе последние драконы могли дать остановленное мгновение. А тут и драконы, и камень — всё вместе.

— А Арей как здесь окажется?

— Не знаю, — ответил Корнелий. — Про доставку сюда Арея мне ничего не говорили. В карманах у меня его тоже нет.

Для большей наглядности он вывернул карманы, и оттуда во множестве посыпались скомканные обертки от шоколадок. Хранитель грифона, сам этого не ожидавший, смутился и принялся заталкивать их обратно.

Мефодий остановился перед завесой сияния. Осторожно протянул руку, коснулся. Убрал руку. Снова коснулся. Ощутил сияние как нечто материальное — что-то вроде живой ткани. Погладил ткань, вслушиваясь в нее и чувствуя, что и она в него вслушивается.