Самый кайф

Идея Джорджа о Всемирном джинсовом фестивале продвинулась. В городе Сестрорецке под Питером возле озера стояло (да и теперь стоит) что-то вроде исполкома, ресторана и выставочного зала в одном флаконе… пардон, здании – просто входные двери разные. Выставочным залом руководил Саша Михайлов, человек с тихим голосом и сломанным носом: наш общий знакомый. Тихий голос не мешал Михайлову быть вполне устойчивым бизнесменом, пускай и средней, но все-таки – руки. С помощью ресторана Михайлов сообщил чиновникам о фестивале. Чиновники загорелись, представляя, как тысячи тысяч станут ломиться в Сестрорецк и тратить денежки, а Сестрорецк со временем и с помощью фестиваля станет культурной столицей северной Европы. Бандиты города тоже загорелись, подсчитывая выручку от рэкета и пива.

Короче, пока я сплачивал ряды Джинсового движения, коллеги зарегистрировали Ассоциацию «Всемирный джинсовый фестиваль». В нее вошли АО «Транснациональный Джинсовый Конгресс», фирма Саши Михайлова «Федор» и еще, кажется, гуманитарный фонд «Свободная культура». Не помню почему, но весной девяносто третьего я оказался меньшевиком. За газетный волюнтаризм, что ли. Не помню! Меня унизили, предложив как бывшему спортсмену и мастеру этого самого спорта организовать фестивальные соревнования по городкам для жителей Сестрорецка.

Президентом Ассоциации стал Леня Тихомиров, и Джордж Гуницкий обиделся на него за это. Там, где кончалась развлекуха, начиналась лажа. Меня не устраивали городки, и я развил бурную деятельность – нашел джинсовую фирму-спонсора, договорился с Олегом Агафоновым, который обещал все снять и показать по телевидению. А под телевидение должны пойти другие спонсоры…

Денег у Ассоциации пока что не было ни копейки.

Моя активность вызывала ревность. Леня Тихомиров надевал джинсовый костюм, причесывал бородку и бродил по Питеру. Он заходил в каждую попадавшуюся на пути фирму и доставал свои президентские полномочия – круглую печать и бланки. Денег ему не давали. Стул президента хрустел под Леней, но печать завораживала. Тут бы Тихомирову и карачун пришел, но вдруг преждевременно восстал Джордж, и в итоге мы с ним поменялись местами – он стал меньшевиком, а я вернулся к большевикам.

Джордж потребовал переименовать «Всемирный джинсовый фестиваль» в «Летние джинсовые игры», что подразумевало изменение уже подготовленного фестивального лейбла. То есть опять же потребовал диктаторских полномочий.

Андрей Тропилло давал деньги на второй номер газеты «Джинсовый Конгресс». И макет газеты уже был готов. Джордж потребовал что-то изменить, что-то из номера снять, что-то добавить. Теперь не помню пафоса требований. Помню исторический факт – газета так и не вышла. И еще помню, как мы сидим с Леней в театральном буфете и корим Гуницкого:

– Такой он сякой! Ведь это просто уже поздно! И зачем менять? Просто юридически! Ведь юридически – нельзя! – Так говорит Леня.

– Да! Джордж – он такой. Он хмури нагнать может! Но я не брошу. Мы упремся. Мы сделаем, в конце-то концов. Меня весь город знает, и я помогу. – Так говорю я.

– Да-да. Да-да. Да-да, – кивает Леня и сжимает крепче кулак, в котором зажата президентская печать.

Саша Михайлов же ничего не понимает.

– А программа фестиваля есть или нет? – спрашивает он Леню.

– Я ее тебе покажу в пятницу, – обещает президент.

Джордж мрачный фланирует где-то не дальше горизонта, а тем временем надвигается годовщина Рублевой акции и джинсовой идеи. Звоню Гуницкому и говорю правду:

– Что-то Леня совсем охерел. Ничего не ясно, что происходит.

– Теперь все накроется и пропадет, – соглашается Джордж. Мы так разговариваем, распаляемся, и в итоге беседы меньшевиком становится Леня Тихомиров-Ленин, а мы, Маркс и Энгельс, образуем большевистскую ячейку.

История Джинсового движения – это капля воды, атом, ген. Солнечная система и система Станиславского одновременно. В Джинсовом движении воплотились и в нем же разбились иллюзии моего поколения о добром демократизме-капитализме. Фактически за год мы прошли все революционные стадии и перешли к моральному террору.

Я лежу сейчас на мягком матраце под крышей здания, построенного в семнадцатом веке при Луи XIII и Анне Австрийской. Лежу под крышей в прямом, а не в переносном смысле на улице Святого Луи, что находится на острове внутри города Парижа. На последний этаж ведет винтовая кривенькая лестница. По ней д’Артаньян бегал или Атос. За экзотику дерут с жильцов реальные деньги.

Вчера парижский пролетариат начал ремонтировать крышу. Я проснулся, открыл глаза и увидел в окне не милые изломы старинных крыш с рахитичными балкончиками и голубями, а круглую усатую рожу и глаза навыкате. Рожа заулыбалась, и я помахал пролетариату рукой.

– Салю! Са ва!

В итоге весь день над головой колотили и пилили. А ночью пошел дождь, и теперь мне через крышу капли падают прямо в лоб…

Капля, атом, ген, Солнечная система и система Станиславского одновременно…