Это была зима в Высокой Сьерре. Наконец я снова оказалась в лесу; с деревьев капало, все таяло, веяло пробуждающейся весной. Я подумала о том, как выбралась из снега невредимой, и обрадовалась этому, но когда к ногам вернулась чувствительность, я поняла, что ступать было некомфортно. Я поняла, что получила повреждение, провалившись: левая кроссовка порвалась, ее серебристая сетка болталась и била по зияющей дыре.
Я сразу взяла спутниковый телефон, чтобы позвонить матери и попросить ее выслать мне новые кроссовки в Сьерра Сити, горный курортный город, следующий на тропе с почтовым отделением. Она сказала, что вышлет их немедленно. Она сообщила, что уже выслала по почте сушеную клубнику и сублимированную зеленую фасоль, а также пластиковую упаковку с детскими мультивитаминами «Флинтстоун», которые я смогу жевать, и мне не придется глотать взрослые таблетки. Она отобрала витамины из черного винограда и оставила мне апельсиновые и красные, потому что знала, что их вкус мне нравится больше, и потому что не хотела, чтобы я несла лишний груз.
Не было необходимости так срочно отправлять кроссовки, поскольку я приду в Сьерра Сити через шесть-семь дней, но я знала, что это не важно. Она хотела быстро помочь мне.
В течение трех дней, когда я шагала в разорванной кроссовке по бесснежным весенним сосновым лесам, я почти никого не встречала. Единственными, кого я видела, были отец с дочерью, выбравшиеся в поход на выходные, а еще через несколько дней я встретила бородатого «дальнохода», задержавшегося в группе шумных подростков-скаутов. Хотя я истосковалась по общению, я не остановилась, чтобы поговорить с этими незнакомцами. Я позабыла, как следует вежливо общаться с незнакомцами. Находясь в лесу одна, когда крепкий лидер группы заговорил со мной, я только ответила издалека и прохладно: «Оу». Я почти не взглянула на него. Мне не нужен был еще один Эдисон или новый Ледяная Шапка. Было трудно, но лучше было идти по тропе одной.
Деревья выглядели дружелюбно. Они дали мне отдых и тенистое убежище. Когда я спала среди деревьев, я чувствовала себя в безопасности и уверенно. Во всем теле чувствовалась усталость. У меня не было сил думать или беспокоиться.
Мои мысли занимали очень простые вещи. Я повторяла одни и те же стихотворные строки тысячу раз подряд без вариаций.
Я увидела пушистых бурых медведей. Один, огромный, темного как земля цвета, направился тяжелой походкой сквозь туман ко мне. В соснах было тихо, ни одного звука. Медведь кивнул головой в мою сторону и поспешил обратно в тихий лес. Я немного расстроилась из-за того, что он так быстро ушел. Я видела других медведей, но не таких гигантских и красивых.
Я хотела подойти ближе к свирепым диким созданиям. Они казались доисторическими, редкими и священными, выжившими в древних сражениях в американской пустыне. Символом штата Калифорнии является гризли, но их здесь совсем не осталось. Мы их давно перебили.
На этих длинных спокойных милях стало происходить что-то непонятное. До меня начали доходить россказни о моем имени – Дикий Ребенок, – и я ощутила неопределенную угрозу. От опасных мужчин. Однажды, когда гранитные скалы и альпийские озера внезапно уступили место пемзовым полям в тени горы Шаста, – в начале Земли Вулканов – раскрылся пейзаж из затвердевшей лавы, прочной и не дающей тени, и я увидела нечто ужасное. Это было написано синими чернилами в регистрационном журнале на дальних милях тропы. Я читала вновь и вновь и опять перечитывала. В нем было написано, что я пыталась соблазнить Ракушку в Мотеле 6 в Маммот Лейкс.
Это была анонимная синяя запись. Под ней неизвестный мужчина назвал меня шлюхой. Он объявил меня Пэрис Хилтон тропы. Кто-то еще сказал, что я молодая, глупая и накачана спермой. Я читала о Диком Ребенке в общем регистрационном журнале, и это читали мужчины, которых я знала, и прочитают те, которых я не знала, но которые поверят, что они меня теперь знают – я их могла повстречать. Мужчины один за другим будут это читать, и мне будет казаться, что они смотрят на меня.
Я запаниковала: эти записи отбрасывали меня назад к беззащитности перед изнасилованием. Тот же омерзительный стыд объял меня. Как будто я чувствовала, что заслуживаю, чтобы обо мне шептались: