В дни фиесты все покинувшие родные места стремятся вернуться туда. Крестьянин вынимает из сундука единственную имеющуюся у него пару башмаков (он наверняка ни разу не обувал их с прошлой фиесты), женщины надевают лучшие платья и украшения. В каждом доме готовят обильное угощение — нельзя ударить в грязь лицом. Случается, что накопления, сделанные в течение года, спускаются в несколько дней. Филиппинский труженик мирится с лишениями, ограничивает себя во всем, влезает в долги под людоедские проценты — только для того, чтобы блеснуть во время фиесты. Это стремление становится понятным, если представить себе его тусклую, монотонную жизнь. У него просто нет иной возможности почувствовать себя человеком, свободным — пусть три дня в году — от давящей обыденности. Больше ему негде проявить себя. О том, что будет дальше, задумываются мало: «бахала на», как говорят тагалы в таких случаях, — «будь что будет». Многие считают праздники национальным бедствием, поскольку колоссальные средства тратятся непроизводительно, люди среднего достатка разоряются, бедняки попадают в еще большую зависимость от богачей и ростовщиков.
Даже священники признают, что в фиестах мало христианского: люди пляшут, поют, участвуют в красочных процессиях и почти не думают о боге. Правда, даются театрализованные представления на религиозные темы. Кажется, не оставалось ни одного библейского сюжета, который не был бы инсценирован: показывают, как змий соблазнил Еву, как Иуда предал Христа и т. д. В таких представлениях в роли актеров с огромным удовольствием и великим энтузиазмом выступают сами жители. Разыгрывание мистерий имеет вполне определенный смысл: они служат важным средством социального воспитания, публичного утверждения норм народной нравственности.
Впрочем, нередко праздники оборачиваются другой, некарнавальной стороной, и тогда религиозный фанатизм превосходит всякое разумение. В ряде мест в наши дни, как и в средневековье, устраиваются шествия бичующих себя грешников. Иногда толпа повторяет путь Христа на Голгофу: участники процессии многие километры несут тяжелый крест, причем терновые венцы впиваются им в голову, а специально нанятые люди наносят им удары бичами, в которые вставлены осколки стекла. Бывает и хуже. Находятся добровольцы (недостатка в них, как правило, нет), желающие испытать крестные муки Иисуса Христа, и вот живого человека распинают на глазах у всех. Разгул фанатизма оставляет тягостное впечатление Правда, такую готовность терпеть физическую боль в какой-то степени можно объяснить тем, что филиппинцы плохо усваивают идею постоянного воздержания от греха — аскетизм явно не их идеал. Поэтому некоторые предпочитают расплатиться с богом тяжкими страданиями однократно, но зато получить право на невмешательство в их личную жизнь в течение всего следующего года.
Самое грандиозное религиозное шествие устраивается в Маниле, в районе Киапо. Когда-то Киапо был отдельным городом и, как всякий город на архипелаге, имел свою святыню — Черного Назареянина. Статуя была изготовлена из черного дерева в Мексике, и в чертах лица Христа явно угадываются черты ацтека. С 20-х годов нашего столетия святыня, так сказать, местного масштаба превратилась в общеманильскую, затем в общенациональную, и возник культ Черного Назареянина. Рассказывают, что однажды приходский священник, спешивший куда-то по своим делам, приказал прекратить традиционную религиозную процессию и вернуть статую в церковь. Но вдруг неожиданно разразилась гроза. Перепуганные прихожане усмотрели в этом гнев божий, разулись и понесли статую дальше. Так ее носят и сейчас: обязательно босиком, обязательно в закатанных по колено штанах, в расстегнутых рубашках и с полотенцем на шее.
Каждый год 9 января у церкви Киапо, где и в обычные дни чрезвычайно многолюдно, собирается вся Манила. На близлежащих улицах перекрывается движение, и из церкви выносят изваяние. Верующие с тревогой всматриваются в него. Если у Сеньора де Киапо лицо темнее обычного (на мой вопрос, как это можно установить, неизменно следовал ответ: «Это же так ясно») — жди беды, если светлее — жди удачи и благополучия. Все исполнено непонятного для непосвященного смысла: больше в этом году оркестров или меньше, беспокойнее толпа или нет. Считается, что всякий, кто сумеет коснуться статуи, обеспечивает себе счастье на целый год, поэтому дело всегда доходит до драки, статуя падает, и это опять-таки многозначительно: чаще ли она падает, чем в прошлом году. В такой давке несчастные случаи — вещь непременная. В культе Черного Назареянина, как и в прочих культах, нетрудно усмотреть тесное переплетение христианских и языческих черт.