Самозванец и гибельный младенец

– Забыл уже, для чего приехал в Самбор? Говори, что наконец-то исхитрился и сумел отравить меня медленным ядом и что прискакал доложить об этом лично царю Борису, да вот не успел… А я тебя выкуплю или выменяю, как буду под Москвой стоять. Согласен?

– А куда ж мне деться, всемилостивейший государь! А за выдумку с медленным ядом – век за тебя буду Бога молить!

Краков, столица Речи Посполитой. 2 мая 1605 года

Отец Клавдий Рангони, нунций апостольского престола в Речи Посполитой, повторно перечитал письмо кардинала Боргезе – и не обнаружил в нем и тени сочувствия, не говоря уже об элементарном понимании трудностей, связывающих руки ему, послу далеко не могущественного сейчас Ватикана в огромной и полудикой славянской стране. Легко им оттуда брезговать стоившей таких трудов унией и настаивать на прямом окатоличивании миллионов русинских схизматиков! А теперь опять требуют напомнить этому выскочке-«царевичу» его обещание привести в католическую веру подданных Московии!

Напомнить, конечно же, не грех. Вот только как это сделать? Внедренный в личную охрану «царевича Димитрия» иезуит в миру, шляхтич Адам…, а фамилию не сразу и вспомнишь… Сорочинский, вот! Сгинул, ни слуху от него, ни духу… Отправил иезуита, некоего Игнация, с посланием «царевичу», так о том монахе вообще удивительная весть достигла ушей нунция – и Бог весть какими окольными путями! Будто сумел тот монах разыскать «царевича» прямо в поле, во главе войска на марше, и вручил ему послание. Да только будто бы тут же догнал его кот верхом на лошади, вырвал у иезуита горло и ускакал. Сказки темных людей! Однако, так или иначе, а сгинул иезуит Игнаций и ответного послания от «царевича» не привез.

Патер Рангони задумался, выпятив нижнюю губу. Потом вызвал настольным звонком слугу. Велел Джузеппе прихватить с собою фонарь, сам же с трудом выбрался из кресла. Снял с золоченой вешалки орденскую шляпу с широкими полями и приплюснутой тульей. Далеко ему идти не придется, секретная тюрьма спрятана в том же здании, что и его резиденция. Хорошо еще, что покои нунция выходят на улицу, а вентиляционные отверстия подвала-тюрьмы – во двор.

Явно погрузневший за последние годы, патер Рангони успел запыхаться, пока спускался дубовой, с точеными балясинами лестницей на первый этаж, потом мраморными ступенями крыльца, семенил улицей вдоль стены здания, а потом двором, покрытым свежей зеленой травой. Ожидая у двери в подвал, когда Джузеппе приведет стражника, он сделал несколько глубоких вдохов, чтобы подольше попользоваться сладким свежим воздухом. В предвечернем городском шуме прорезывались звуки лютни, а в ушах нунция звучали малопонятные ему обрывки разговоров принаряженных краковских ремесленников, под ручку с женами направляющихся на вечернюю праздничную службу… Что ж, служение Господу требует иногда от тебя и лишений. Уж и за то надо быть благодарным Провидению, что тебе служить назначено не в пустыне Аравийской.

Вот хорошо смазанная железная дверь распахнулась, не заскрипев. Стражник в круглом шлеме и кожаном колете поцеловал руку у патера (перегаром пахнуло, но разве мужика в том упрекнешь?), потом, по-пьяному суетясь, помог слуге зажечь фонарь от своей свечи. Они начали спуск в подвал ступеньками, и на сей раз показавшимися нунцию скользкими от крови.

– Спроси его, сколько сейчас народу в общей камере? – осведомился патер Рангони на латыни.

– Шестеро, – перевел верный Джузеппе польский ответ стражника, прозвучавший как сплошное шипение какое-то. Ну что за язык!

– И все принадлежат к одной семье? – удивился нунций.

– Да. Но не только… Это еще и одна компания… Одна, как бы это сказать… Comitas… дружина.

– Понял. Я задохнулся бы от миазмов в общей камере. Скажи, пусть приведет в камеру для допросов одного предводителя.

Нунций уселся на скамью и успел отдышаться к тому моменту, как стражник привел еретика, поклонился, вышел и запер за собою двери камеры.

Еретик, обросший каштановым волосом и немытый мужчина под сорок, пригожий и статный, этого у него не отнимешь, сощурился на тусклый фонарь, как будто было это полуденное солнце.

– Это ты Збышек из Лемберга ², мещанин? – спросил патер Рангони, с трудом произнося польские слова.

– Я, святой отец, – поклонился подследственный.

– Почему ты не поздоровался? – спросил патер Рангони по-латыни.

– Предшествующий отец инквизитор научил меня только отвечать на вопросы. А что, этот допрос не будет записываться?

– Нет. Имеющиеся протоколы я прочитал. Ну как, теперь ты уже не отрицаешь существования святой инквизиции в Польше?

– Куда деться, святой отец? Видно, его королевское величество подписал указ, а нас, своих подданных, забыл оповестить.