Самострел

— Лады, будет тебе орден, — отрезал заместитель командира полка и, не пожимая руки Бусыгину, пошел прочь, понимая, что останься он еще на минуту, и быть прапорюге нещадно битым.

Следующим ранним утром командир полка вместе с начальником штаба полка провожали боевую колонну, которая сопровождала разбитую технику в Союз, увозимую ротой тяжелых машин. Начальник штаба привычно выстреливал параграфы инструкций в офицеров и солдат.

Вдруг подполковник осекся, а шеренги разом сломались, полуобернувшись в сторону трейлеров.

— Сука, убью тебя! Сученок гребаный!! — раздавался из-за машин истошный крик, перемежаемый звуком ударов. — Урою, Заика! Мать твою…

Начальник штаба покосился на командира. Полковник неуловимо качнул головой, и начальник штаба, будучи в полку новичком, опрометью, как мальчишка, бросился за машины, где удары становились все чаще, и их звук все настойчивее подавлял речь заикающегося человека:

— Б-б-больно! Н-н-не н-н-на-д-д-до!

К командиру полка вернулся запыхавшийся начальник штаба.

— Прапор с Хайратона. Солдата ремнем бьет. Пряжкой. И ногами. Кровищи вокруг — море!

У командира брови удивленными уголками вверх.

— Боец автомат потерял. Утверждает, что украли. Но, сами знаете, что за народ в этой роте — наркоманы, ворье и пьяницы. Командиры — такие же. Все время по Афгану колесят, а контроля — никакого. Прапор их все время пропьянствовал у нас во втором модуле, а теперь порядок стал наводить.

— Не так наводит, — строго заметил командир полка.

— Автомат все-таки, — развел руками подполковник. — Я его понимаю. Главное, чтобы не до смерти и не у нас в полку.

— Автомат — это серьезно, — сказал кто-то из строя. — За него шею сворачивают. А могут и под трибунал подвести.

— Да нет. Пацан отлежится. А пока до Харитона доедут, новый «калаш» купят. Лучше прежнего. Бачи им даже номера бесплатно перебьют. Они ребята богатые, не то, что мы, — возразил кто-то все в том же строю, и все согласно засмеялись.

Командир резанул взглядом расползшиеся шеренги, и смех тут же оборвался. Вновь стало слышно, как стонет, поскуливая, солдатик, доказывая, заикаясь, что ни в чем не виноват. Доносился до строя и второй голос, грубее и жестче, суливший бойцу такие муки, где предыдущие за три месяца покажутся ему прогулкой в рай.

Полковник вновь кивнул, и начальник штаба деловито и размеренно продолжил инструктаж, говоря громче обычного. Строй напрягся, забывая об инциденте.

Через пять месяцев на плацу, под оркестр, на общем построении части ее командир полковник Яцына вручал старшине первой роты Бусыгину Валентину Трофимовичу орден Боевого Красного Знамени.

Новички полка смотрели на бравого старшину с уважением и завистью. Ветераны недоумевали, попутно гадая, где и как и перед кем смог прогнуться Бусыгин… Но так ничего и не надумали. Даже Ипатьев уже забыл о появившемся когда-то в его батальоне автомате с перебитым номером.

Лишь Яцына все помнил и, пожимая руку прапорщику, подумал: «Нет, прапорюга, воздастся тебе за наглость на этом свете. Бля буду, воздастся. И лучше бы здесь, в Афгане, не отходя, так сказать, от кассы».

Еще до восхода солнца группа душманов из девятнадцати человек, возглавляемая молодым, но чрезвычайно опытным и бесстрашным командиром — двадцатитрехлетним Замоном, заняла исходные позиции. Информация была точной, и моджахеды знали наверняка, что именно сегодня колонна шурави будет проходить по этой дороге.

Замон точно и грамотно указал каждому бойцу его позицию, не забыв обстоятельно проинструктировать, как тот должен вести себя во время предстоящего боя. Люди, гораздо старше командира по возрасту, внимательно и сосредоточенно выслушивали слова наставлений командира, уважительно качая головами. Да и как им было не благоговеть перед бесстрашным Замоном, который не только лично сжег девять единиц бронетехники шурави, но и проявлял в боях с ними такое бесстрашие, что сам легендарный Ахмад Шах Масуд сначала пригласил его на беседу, долго расспрашивая о жизни, а затем назначил командиром ударного отряда, направляемого в самые ответственные районы боевых действий.

Определив каждому подчиненному его задачи, Замон еще раз обошел место предстоящего боя, стараясь понять, все ли он учел при подготовке к нему. Рядом с командиром двигался девятнадцатилетний Хасан — новичок в их отряде.

Замон сознательно держал Хасана рядом с собой. Тот был молод, неопытен, и командир, понимая, что из Хасана выйдет в последующем отличный боец, держал его подле себя.

Но у подобной опеки было и еще одно обстоятельство — схожесть судеб Замона и Хасана, о чем командир никому не говорил. Оба они в детстве рано лишились родителей, жили по родственникам, не по своей воле попали в правительственные войска, где подвергались таким пыткам и издевательствам, что обоим пришлось бежать на сторону врагов, которые в итоге оказались заботливее и человечней многих прежних сослуживцев.