Самосожжение

Пророков сам заговорил с Геем, когда их смешанную бригаду научных и творческих работников, которые были как бы гостями совещания, прямо из аэропорта привезли в музей города Лунинска, где был специальный раздел, посвященный вождю. Именно там, в музее, кто-то шепнул Пророкову, что Гей родом из Лунинска, и тогда-то Пророков спросил Гея напрямик: «Так ты, значит, наш земляк, лунинец?» — показывая, во-первых, что он и сам считает себя земляком лунинцев, хотя был москвичом по рождению, а во-вторых, как бы привечая особо Гея, самого молодого в бригаде научных работников.

И тогда Гей, смутившись, сказал: «Да, я родом из Лунинска ».

И Пророков тут же подозвал Бээна и вроде как рекомендовал ему Гея: «Твой земляк…» — после чего сказал донельзя смущенному Гею, кивая на Бээна: «Сделай о нем очерк. Это наш старый кадр. Наш современник…»

А когда к их разговору, происходившему, значит, прямо в музее, стали прислушиваться другие, Пророков сказал:

— Так и озаглавь. НАШ СОВРЕМЕННИК.

Потом, помолчав, сказал:

— Нет. Лучше так. Современник. Чтобы коротко и ясно.

Вот как, значит, было дело.

Как же он мог забыть о Пророкове?

Кстати, если продолжать этот ряд, то можно сказать, что знакомству с Алиной, у которой он сейчас находился в ее номере «Гранд-отеля», предшествовало знакомство Гея с музеем в Ломнице, где хотя и не было ленинского раздела, но был живой человек, Иван Богуш, фанатик, энтузиаст, который много лет помимо основной работы занимался исследованием деятельности Ленина в Татрах.

Но Богуш — это не Бээн.

Богуш тут ни при чем.

Коли уж Гей вспомнил опять про Ленина, то нелишне было бы вспомнить и о том, что он писал в своей заявке на эту зарубежную поездку.

«Работой над образом Ленина, — писал Гей, — я обязан самому факту своего рождения в городе, где есть музей с отделом, посвященным Ленину, именно там, в Лунинске, у меня возникла мысль написать антивоенную книгу…»

Без этой заявки, естественно, не было бы и командировки за границу.

Следовательно, знакомством с Пророковым он был обязан тому, что родился в Лунинске, то есть обязан был, как ни крути, самому Ленину.

Хотя, может быть, это нескромно сказано…

Но ведь кое-кто мог бы подумать, что он приехал сюда, в «Гранд-отель», чтобы разводить шуры-муры с незнакомой шатенкой в розовом.

Алина застряла в ванной.

Поглядывая на телефон, Гей достал из Красной Папки журнал.

Он почти сразу нашел нужные страницы.

Физик на ранчо президента во время уик-энда…

Но сначала этот физик, атомный маньяк, как его называют даже коллеги, нанес визит в Белый дом, встретился там с Джорджем Кенуорси, помощником Рейгана, затем напечатал статью в журнале «Ридерс дайджест».

Атомного маньяка преследовала идея нового атомного трюка.

Маленькая ядерная бомбочка выстреливает в космос, там она, естественно, взрывается и с помощью особых зеркал посылает во все стороны лазерные лучи, которые, тоже естественно, сжигают на своем пути не только спутники и ракеты противника, но и все, что находится на Земле.

Ах, какой сногсшибательный трюк!

Лучший номер сезона!

И президент, натура артистическая, трюк этот оценил, и атомный маньяк получил от президента личное приглашение провести с ним уик-энд.

Такие дела.

И тут появилась из ванной Алина.

— Так зачем вы подошли в ресторане ко мне? — повторил Гей, держа в руках журнал.

Алина открыла холодильник и достала бутылку. Ему пришлось взять ее и открыть, а затем и разлить по бокалам.

Алина села в кресло и взяла свой бокал.

Гей смотрел на нее почти враждебно.

Алина сделала глоток.

И улыбнулась.

Он чуть не сорвался — так и подмывало сказать ей что-то хлесткое.

Вдруг посерьезнев, она тихо промолвила:

— Я увидела вас и подумала, что вот с вами бы, наверно, я смогла начать все сначала, заранее зная, чем это кончится…

Глядя на нее, он взял свой бокал и тоже сделал глоток.

Потом выпил залпом.

Зубы лязгнули о стекло.

Он почувствовал, что не может сказать ей сейчас ни единого слова.

На него нашло редкое, чудовищное волнение.

Не было голоса.

Он знал, что голоса не было.

Язык присох к нёбу.

И не было сил глянуть ей в лицо.

Когда же это было с ним такое?

Он помнил только одно.

Тогда перед ним был почти полный зал народа.

Незнакомые чужие люди.

Незнакомые чужие лица.

Сытые.

Одетые с иголочки.

Отчужденные.

Хотя и соотечественники.

Словно он был им не друг, товарищ и брат, а вроде как западный буржуа.

Напряженное до презрительности любопытство к человеку, соотечественнику, который осмелился сыграть с ними, почти западными людьми, партию, комбинация один к иксу… сколько же их тогда было, игроков во все мыслимые и немыслимые игры?

Господи, и о чем он хотел им тогда сказать?

Безумец.

Ему нечего было сказать ей.

И она смотрела на него уже почти точно так же, как смотрели потом на него те незнакомые чужие люди из первых, вторых, третьих… десятых рядов.