Самодержец пустыни

Для Трубецкого, Савицкого, Сувчинского и их единомышленников имя Чингисхана значило не меньше, чем для Унгерна; они тоже опасались триумфального шествия нивелирующей культуры Запада и предсказывали всемирное антиевропейское движение, пусть с Россией в авангарде, а не с Монголией и Китаем. Подобно Унгерну, они отрекались от либерализма отцов, предрекали наступление эпохи, когда народы будут управляться не учреждениями, а идеями, ожидали появления великих “народоводителей” и не верили, что сумеречная во всем, кроме эмпирической науки и техники, европейская цивилизация сумеет выдвинуть идеологию, способную соперничать с коммунистической. Очень похоже рассуждал и Унгерн, в одном из писем заметивший, что Запад обречен именно потому, что в борьбе с революционной опасностью “не вводит в круг действия идей, вопросов морального свойства”.

Главным для Унгерна и евразийцев было географически-буквальное прочтение евангельского “свет с востока” – с заглавной буквы они читали не первое слово, а последнее. Хотя западная граница “Востока” виделась им по-разному, в обоих случаях ядром его должна была стать держава Чингисхана под новым названием. В этом смутно очерченном пространстве парадоксально пересекались векторы евразийского “исхода к Востоку” и унгерновского или коминтерновского “похода на Запад”.

В манифестах евразийцев провозглашалось, что по типу организации их объединение “ближе всего стоит к религиозному ордену”; Унгерн мечтал о создании “ордена военных буддистов”, как Сталин – о превращении большевистской партии в “орден меченосцев”, а Гиммлер – о возрождении рыцарских орденов. Образ носился в воздухе, сближая всех тех, кто своим идеалом видел “новое Средневековье”.

Общим для Унгерна, для хозяев Московского Кремля и пражских или парижских евразийцев было сознание, что старый мир рухнул навсегда, возврата не будет, начинается новая эра не только национальной, но и всемирной истории. Одна катастрофа, гибельная, наступила; на очереди – другая, спасительная. Свою роль Унгерн усматривал в том, чтобы ускорить ее приход. В плену он сожалел, что в последнем приказе по дивизии не изложил “самого главного – относительно движения желтой расы”. У него была твердая уверенность, что “об этом говорится где-то в Священном Писании”. В Урге он даже просил кого-то отыскать это место в Библии, и хотя “найти ему не могли”, не сомневался в факте существования такого пророчества. Суть его якобы состояла в следующем: “Желтая раса должна двинуться на белую – частью на кораблях, частью на огненных телегах. Желтая раса соберется вкупе. Будет бой, в конце концов желтая осилит”.

Очевидно, Унгерн имел в виду библейский текст о Гоге и Магоге (Иезек., 38–39), до неузнаваемости трансформированный его фантазией. Память у него была специфическая, но сама мысль о том, будто в Библии может упоминаться о желтой и белой расе, свидетельствует, что и Князев, и Оссендовский сильно преувеличивали эрудицию барона. По-настоящему образованный человек на такие ошибки не способен.

“Я с моими монголами дойду до Лиссабона!” – обещал Унгерн застрявшему в Урге колчаковскому генералу Комаровскому, беседуя с ним вскоре после взятия столицы. Лиссабон или просто Португалия не раз упоминались собеседниками барона как важная для него географическая точка, символизировавшая западную оконечность Евразии – тот предел, по достижении которого он сочтет свою миссию исполненной. Примерно так же монголы при Чингисхане стремились дойти до “Последнего моря”

Эту идеологию, как объяснял Унгерн в плену, ему “некогда было обдумать”, тем более – изложить “в виде сочинения”, но на ее фундаменте он построил конкретную программу действий. Она включала в себя шесть последовательных этапов.

1. Взятие Урги и освобождение от китайцев всей Халхи.

2. Присоединение Внутренней Монголии.

3. Объединение под главенством Богдо-гэгена остальных земель, населенных народами “монгольского корня”.

4. Создание центральноазиатской федерации (наряду с “Великой Монголией” первыми ее членами предполагались Тибет и Синьцзян).

5. Реставрация династии Цин, которая “так много сделала для монголов и покрыла себя неувядающей славой”.

6. В союзе с Японией поход объединенных сил “желтой расы” на Россию и далее на запад с целью восстановления монархий во всем мире.

Два заключительных пункта этой программы Унгерн рассматривал как дело будущего, в первом случае – близкого, во втором – отдаленного, но создание федеративного центральноазиатского государства считал возможным в самое ближайшее время. Впрочем, его деятельность в этом направлении сводилась, главным образом, к писанию писем. Как всякий человек, одержимый какой-то идеей, он верил, что достаточно внятно изложить ее, чтобы она завладела умами. Этих писем Унгерн разослал множество, а задумал, вероятно, еще больше. По его собственным словам, таким способом он собирался “привлечь к своим планам внимание широких масс желтой расы”[132].