Самодержец пустыни

Когда позже советские деятели прямо спросили у бежавшего под их защиту Чэнь И, в чем главная причина поражения китайских войск, в качестве таковой тот назвал «оппозиционное настроение лам, имеющих значительное влияние на монгольское население». Надо добавить, что на китайских солдат — тоже. Гарнизон был деморализован задолго до начала штурма.

Эта психологическая война включала в себя дезинформационную кампанию. Распускались слухи, будто Унгерн медлит с новым приступом, потому что ждет подкреплений. На кого конкретно он рассчитывает, никто не знал, говорили о Врангеле, Семенове, каппелевцах из Приморья, хунхузах из Маньчжурии, упоминали и японцев, но постепенно на первое место в списке его призрачных союзников уверенно выдвинулось несметное монгольское ополчение, якобы собранное аймачными ханами и хошунными князьями. Накануне штурма китайское командование было уверено, что Унгерн поставил под ружье пять тысяч бойцов, почти впятеро преувеличивая его силы. Проверить, насколько все это соответствует действительности, китайцы не очень-то и пытались. В Урге они сидели как в осажденной крепости, с метрополией сносились только по радио, разведку не вели, традиционно полагаясь больше на логические умозаключения, чем на факты, и плохо представляли себе, что происходит за чертой ближайших к столице поселений.

Растерянность китайских генералов ни для кого в Урге не составляла секрета. При колоссальном численном перевесе они даже не пробовали перехватить инициативу; Го Сунлин со своим трехтысячным кавалерийским корпусом ни разу не решился на вылазку. Изолированные посреди враждебной страны, китайцы все острее чувствовали свою обреченность. Особенно после того, как в город, окруженный заставами и караулами, средь бела дня явился сам барон.

«Однажды, — рассказывает Першин, — в яркий и солнечный зимний день Унгерн в монгольском одеянии, как всегда, в красно-вишневом халате, в белой папахе, на своей быстроногой белой кобыле средним аллюром спокойно проехал по главной дороге на Половинку, к дому, где проживал Чэнь И. Въехав во двор, барон не спеша слез с лошади, подозвал рукой одного из слуг, которые в качестве охраны постоянно находились во дворе, приказал ему за повод держать коня, а сам обошел вокруг дома, вернулся и, подтянув подпруги у седла, сел верхом и не торопясь выехал со двора. На обратном пути, проезжая мимо тюрьмы, он заметил часового, спавшего у ворот. Такое нарушение дисциплины возмутило барона. Он слез с коня, наградил спавшего часового несколькими ударами ташура, т. е. камышовым чернем плети. Спросонья часовой ничего не мог понять, а Унгерн (он знал немного по-китайски) пояснил ему, что на карауле спать нельзя и что за такое нарушение дисциплины он, барон Унгерн, самолично его наказал. Затем, так же не торопясь, он поехал дальше. Перепуганный часовой поднял тревогу, но Унгерн был уже далеко».

Понимая неправдоподобность случившегося, Першин ссылался на каких-то безымянных монголов, которые находились во дворе и наблюдали эту сцену сквозь щели между палями тюремного тына. Более надежных свидетелей не находилось. История с наказанным часовым породила множество домыслов, иногда ее относили к первому штурму Урги, когда Унгерн ночью проник в Маймачен не то через ворота, не то сквозь пролом в крепостной стене; кто-то вообще сомневался в ее достоверности, но даже если это не более чем легенда, сам факт ее появления говорит о многом.

Першин не объясняет, с какой целью Унгерн решил наведаться к резиденции Чэнь И. Непонятно, сделал он это сознательно, чтобы явить свое превосходство и посеять панику, или визит в логово врага был просто лихой шуткой, предпринятой по вдохновению, без какого-либо дальнего умысла. К точной расшифровке его побуждений никто не стремился. Для оказавшихся в Урге русских интеллигентов эта безрассудная отвага была оборотной стороной его иррациональной жестокости и вызывала не восхищение, а скорее тот же, что у китайцев, хотя по-иному окрашенный, страх перед фантасмагорической фигурой барона. Он заставлял ощутить зыбкость почвы, на которой отныне никто не может чувствовать себя спокойно.

Поездку Унгерна к дому Чэнь И, реальную или мифическую, ламы истолковали как чудо, а китайцы восприняли ее как предвестье скорого поражения. Все, однако, сходились на том, что без заговора от пуль он не рискнул бы в полном одиночестве отправиться во вражеский стан. Опять вспомнили о кострах на Богдо-уле и жертвах, приносимых духу горы. «Этот дух, — передает Першин ходившие по Урге слухи, — охранял барона и наслал затмение на всех, кто хотел или мог его задержать или убить».

Слепой Будда

1

К середине января 1921 года Чэнь И убедил военных выпустить Богдо-гэгена из китайского импаня, где он полтора месяца просидел под арестом. Ему разрешили вернуться в свою резиденцию, возвратили часть свиты, но не свободу. Раньше дворцовая стража состояла из цириков его гвардии, теперь их заменили китайские солдаты. Для охраны пожилого, почти слепого человека, в 52 года казавшегося стариком, выделили целый пехотный батальон.