Самодержец пустыни

В России рубежа тысячелетий Унгерн стал знаменем националистов и неофашистов, на соответствующих сайтах в Интернете можно найти его портреты в лубочно-иконописном или, наоборот, демоническом стиле. В первом случае он изображается как ангелоподобный субъект с кротким взором небесно-голубых глаз, во втором — как апокалиптический воитель, освещенный заревом пожаров. Попадаются выполненные готическим шрифтом лозунги типа «Барон Унгерн — наш фюрер!»

У правых радикалов почитание Унгерна приобрело истерический характер, а сам он сделался чем-то вроде святого, патронирующего борьбу не только с либералами и евреями, но и с иммигрантами. Существовавшая в 2001 году в Хабаровске маргинальная «партия» его имени ставила целью очищение «евразийского пространства» от евреев и китайцев, а двумя годами раньше неонацистское «Общество Нави», оно же — «Церковь священной белой расы», включило его в свой пантеон и провело в Москве, в музее Маяковского на Лубянке, «обряд преклонения» перед памятью барона. Побывавшая на нем журналистка рассказывает: «В маленьком зале, освещенном красным светом, висел плакат, призывающий применить к недругам „смертную казнь разных степеней“, стоял черный алтарь с фотографией Унгерн-Штернберга, дымились благовония и звучала странная музыка, создавая атмосферу мрачноватого мистического действа». Ораторы говорили о «закабалении благородных народов чужеродными и высших рас — низшими», о «христианской чуме, распространяемой враждебными Расе силами», и о том, что Унгерн — идеал истинного арийца-мистика, борца с иудаизмом как воплощением мирового зла. Он, по словам одного из выступавших, являет собой «кристалл, собравший в себе всю энергетику белой борьбы, какой она должна быть на самом деле — очищенной от либерального мусора».

Последнее высказывание типично скорее не для неонацистов, а для патриотов правого толка. Они стремятся представить Унгерна центральной фигурой Белого движения, стоящей на такой высоте, до которой другие его вожди подняться не сумели. Их задача — очистить репутацию своего кумира от всевозможных «наветов», каковыми считаются любые упоминания о его жестокости. В 1934 году есаул Макеев признавал, что «на фоне жестокой гражданской борьбы» Унгерн все-таки «переступил черту дозволенного даже в этой красно-белой свистопляске», но теперь все свидетельства современников и соратников барона, не устраивающие его апологетов, объявляются «тенденциозными». Выискиваются причины, как правило — надуманные, чтобы уличить того или иного мемуариста в корыстной склонности к искажению правды, после чего сообщаемые им неудобные факты признаются не заслуживающими доверия. А поскольку полностью отрицать их нельзя, забайкальский и ургинский террор провозглашаются «чистилищем, через которое должна была пройти Россия, дабы смыть с себя иудин грех предательства Царя, скверну большевизма и обрести утраченный Золотой Век». Предъявляемые Унгерну обвинения с легкостью снимаются заявлениями о том, что он — фигура, «недоступная пониманию современного человека», поэтому «наше зрение, напрочь искаженное оптикой современного мира, видит в рыцаре белой идеи маньяка-убийцу». Единственное, что иногда все же ставится ему в вину, это «пренебрежение русскими людьми» и предпочтение, отдаваемое азиатам.

Более осторожные поклонники барона простодушно оправдывают его преступления количеством жертв красного террора, забывая, что невинная кровь всегда остается на совести убийцы, пусть он пролил ее меньше, чем противник.

Левые радикалы такими вопросами не задаются, их любовь к Унгерну не требует его реабилитации с точки зрения обывательской морали. Для них он — символ яростного бунтарства против буржуазного миропорядка, что, в сущности, не так уж далеко от истины. Здесь барона помещают в один ряд с такими деятелями, соседство с которыми никак не может порадовать его почитателей из правого лагеря. Эдуард Лимонов причислил Унгерна к «священным монстрам» вместе с маркизом де Садом, Лениным, Мао Цзэдуном, Фрейдом, Хлебниковым и другими значимыми для него персонажами, а в ночь на 1 марта 2005 года в Латвии, в Даугавпилсе, были расклеены листовки со списком кандидатов в члены городской Думы от «Партии мертвых» (нулевой номер в избирательном бюллетене). Здесь Унгерн фигурировал в компании с Савинковым, Че Геварой, Чапаевым, Яковом Блюмкиным, Маяковским, Махно и т. д. Листовку иллюстрировала всадница-Смерть с флагом Национал-большевистской партии в руке.