Самодержец пустыни

В протоколе одного из допросов Унгерна записано с его слов: «Свою жестокость и террор в отношении людей не считает противоречащими учению Евангелия». Противоречит ли это буддизму, его не спрашивали, но когда Бурдуков задал похожий вопрос Джа-ламе, тот ответил: «Эта истина („щади все живое“. — Л.Ю.) для тех, кто стремится к совершенству, но не для совершенных. Как человек, взошедший на гору, должен спуститься вниз, так и совершенные должны стремиться вниз, в мир — служить на благо других, принимать на себя грехи других. Если совершенный знает, что какой-то человек может погубить тысячу себе подобных и причинить бедствие народу, такого человека он может убить, чтобы спасти тысячу и избавить от бедствия народ. Убийством он очистит душу грешника, приняв его грехи на себя».

Джа-лама недвусмысленно проводит аналогию между собой и бодисатвами, отказавшимися от нирваны, дабы служить людям на пути к спасению, но еще в большей степени — с божествами типа «Восьми Ужасных». Настаивая на собственном «совершенстве», он объявляет, что готов пожертвовать личным спасением во имя всеобщего блага. Разница с Унгерном здесь только та, что один говорил о «народе», а второй — о «человечестве». Разрешая вечный вопрос о цели и средствах, оба они стремились представить свою власть как религиозное подвижничество: то, что для других — грех, для них — подвиг самоотречения[142].

2

Нищенствующий монах, объявивший себя реинкарнацией жившего полтора века назад джунгарского князя Амурсаны, враг Пекина и ойратский националист, мечтавший объединить под своей властью населенные западными монголами территории, Джа-лама не скрывал и антирусских настроений. «Вы, русские, что? Камыш! Подожгу, и вас не останется здесь, как нет и китайцев», — такую угрозу слышал от него казачий офицер Сокольницкий в 1914 году. Тогда же Джа-лама был арестован казаками в своей ставке близ Кобдо и увезен в Россию. Сначала его держали в томской тюрьме, оттуда перевели в Якутию, потом — опять в тюрьму, уже астраханскую; после Февральской революции он вышел на свободу, вновь объявился в Кобдоском округе и повел партизанскую войну с китайцами, но центральному правительству в Урге так и не подчинился. Как и Унгерна, монголы считали Джа-ламу существом сверхъестественным, чего он сознательно добивался для упрочения своего авторитета и чему немало способствовали его железная воля, актерский дар и умение выдать себя за человека, посвященного в таинства тантры.

Когда летом 1921 года Монголию заняли советские войска, Джа-лама с отрядом воинов и тремя сотнями данников ушел в Южную («Черную») Гоби, в предгорья Шацзюньшаня. Здесь он основал собственный хошун, по сути дела — независимое государство, гибрид разбойничьего лагеря и миниатюрной теократии. Средства добывались набегами на соседей и грабежом караванов. Пленников обращали в рабов, их руками Джа-лама построил уникальную для Монголии каменную крепость со стенами и башнями. Она получила название Тенпей-байшин и представляла собой причудливую смесь элементов тибетской, китайской и мусульманской архитектуры. Внутри располагались казармы, жилые и хозяйственные постройки, но сам Джа-лама предпочитал жить в юрте. Здесь, окруженный пустыней, горами, крепостными стенами и защищавшими его не менее надежно, чем стены, мрачными легендами, он чувствовал себя в безопасности.

Пока Сухэ-Батор и его соратники делили между собой крохи той власти, что оставила им Москва, а московские эмиссары осваивались в неожиданно свалившейся им на голову огромной стране, в Урге было не до Джа-ламы, но затем взялись и за него. План операции разработал комендант Улясутая, калмык Харти Кануков, кавалер ордена Красного Знамени, герой боев с Деникиным и Унгерном. В январе 1923 года служившие под его началом офицеры-монголы Дугор-бэйсе и Нанзад в сопровождении трех цириков, которые были выданы за их слуг, прибыли в Тенпей-байшин, объяснив свой визит тем, что разочаровались в новом режиме. Они предложили Джа-ламе принять участие в заговоре против правительства Сухэ-Батора и застрелили его во время конфиденциальной беседы. Охрана разбежалась, никто не пришел ему на помощь, кроме любимой собаки. Подданных Джа-ламы тут же согнали на митинг и, как докладывал начальству Кануков, собравшиеся «не только изъявили покорность, но были очень рады освобождению от деспота-изверга».

Храбрый Нанзад когда-то воевал с китайцами под знаменем Джа-ламы и был хорошо с ним знаком, что не помешало ему вырезать и съесть сердце убитого, дабы завладеть его силой и мудростью. Отрубленную голову владыки Тенпей-байшина увезли в Улясутай, насадили на пику и выставили на базаре, чтобы исключить возможные слухи о его чудесном спасении.