Самодержавный «попаданец». Петр Освободитель

— Обозники! Что они понимают?!

— Щас татары прорвутся между нами да на них навалятся!

— Порубят в капусту!

Кирасиры тихо обменивались короткими репликами — судьба обозников казалась им предрешенной. Но Степан Злобин был уверен в обратном потому, что поглядывал на офицеров — те были на удивление спокойны, только злые улыбки не сходили с губ. Разговоры прекратились, когда орда выплеснулась на поле, прорвавшись через лощину.

Грянул залп из ружей и пушек, такой слитный, грозный и громкий, что даже обученные лошади заиграли, и их пришлось сдерживать. Все тут же заволокло дымом, разглядеть было ничего невозможно. Пушечный гром донесся и от Троянова вала, что несказанно удивило сержанта — когда же там успели установить орудия?!

А выстрелы из ружей и пушек все гремели и гремели — то вступили в бой следующие шеренги пехотинцев и нечетные орудия. Но уже не так громко — их звуки заглушили вой, крики и стоны умирающего неприятеля да истошное ржание тысяч пораненных лошадей.

Степан напрягся — скоро пороховой дым рассеется, и вот тогда наступит их очередь. Пехота разомкнется, и кирасиры пойдут вперед — сминать, топтать и рубить извечного врага, что за века сотворил столько черных бед и горя на русских землях…

Юконский острог

— Твою мать! — взревел разъяренным медведем Григорий, схватился за пистолет, мгновенно отведя пальцами ударник с зажатым скобой куском кремня. Жизнь в этом суровом краю научила бывших петербуржцев вначале хвататься за оружие, а потом думать. Не стыдно зря поднять тревогу и показаться другим заполошным. Намного хуже, если прозеваешь смерть чужую или свою — места здесь дикие, и кровушка в них льется щедро.

Только заорать во весь голос не вышло — душа внутри возопила ревом, знакомым еще по войне с пруссаками. Под Цорндорфом в него целился из пистолета тевтон — он тогда присел, и выпущенная в упор пуля только чиркнула по волосам, сбив шляпу. И сейчас почти такое же ощущение, при котором душа оледеневает…

Он стремительно нагнулся и рванулся в сторону. Бок чуть резануло, но вскользь, а Орлов, растопырив левую руку и даже не развернувшись, правой выстрелил за спину.

— Б-у-х! А-а…

Звук выстрела и хриплый стон раздались почти одновременно. Григорий отбросил сделавший свое дело пистолет и рванул шпагу, только сейчас сумев чуть развернуться вполоборота.

Свистнула сверкающей полосой острая сталь — и тут же руку чуть дернуло, клинок нашел чью-то плоть.

— А-а!

Страшная штука шпага, если она в умелых руках. Колоша он признал сразу по боевой раскраске на роже, его алеуты такую на себя не наносили. Шпага проткнула индейца насквозь, рука не подвела, удар пришелся в грудь. Если бы в живот попал, то колош успел бы приложить его томагавком. А так убийца выронил свое оружие и хрипло застонал, валясь на землю:

— Я-а!

— Хрена!!!

Третий индеец вынырнул сбоку, видно, из-за дома, отчаянно взвыл и взмахнул рукой.

Орлов тут же отпрыгнул — и это его спасло, иначе бы топор раскроил голову. Хороший топор, русский, отточенное железо — не отшлифованная каменюка томагавка, ее сразу признаешь. Голову Григорий сохранил — топор с хрустом вошел в торец бревна.

— А, сукин сын! Получи!

Орлов метнулся вперед и имитировал укол в грудь. Индеец проворно отпрыгнул, и тут же лезвие шпаги хорошо прошлось по бедру. Даже в сумерках отлично было видно, как кровь брызнула во все стороны.

— Алярм! Братцы! Колоши в остроге!

Григорий заорал во всю луженую глотку, не жалея легких. Он знал, что паники не будет, так как каждый из русских первым делом схватится за ружье, которое всегда держали под рукой, а не в привычном по той жизни цейхгаузе.

Тут любая заминка могла кончиться плохо — пока проснешься, добежишь до оружия, колоши, свирепые и ловкие, как угри, своими томагавками не один русский черепок проломят. Ну а если еще и луки в ход пустят, то пиши пропало — прямо робингуды американского пошиба…

— Я-а! У-а!

Подрезанный индеец взмахнул ножом, вот только русский гвардеец, пройдя через многие бои и не одну сотню драк, оказался намного проворнее.

— Держи!

Сталь чмокнула — горло врага было пробито насквозь. Индеец предсмертно захрипел, изо рта хлынула кровь, измалеванное лицо исказилось. Но мгновения оказалось достаточно, чтобы Григорий признал убийцу и взвыл на весь острог утробным криком:

— Измена!!!

Кагул

— Ваше величество! Вы правы! Турки выслали свою конницу против генерала Олица! — Гудович говорил спокойно, даже не повышая голос, а справа доносился громкий гул ожесточенной артиллерийской канонады.

— Надеюсь, Мелиссино их из «мешка» не выпустит. Сотня стволов на полверсты, — Петр хмыкнул и, припомнив крылатое изречение одного советского полководца, слегка его перефразировал: — При таком количестве пушек на полверсты фронта о живой силе противника не спрашивают. Нужно докладывать только о его потерях и продвижении вперед! И еще…

Петр задумался, прошелся, пристально посмотрев на генерала Румянцева — тот не только был номинальным командующим армией, но и имел реальную власть. А потому лишний раз давить на генерала своим положением было вредно — нужно договариваться.