Самодержавный «попаданец». Петр Освободитель

В центре колыхались квадраты, а за ними и колонны гвардии, командование над которой принял сам император. Семь тысяч отборных штыков — страшная сила, в полтора раза больше, чем в любой другой дивизии. И вооружены почти все гвардейцы только новыми нарезными фузеями, тогда как в остальных полках три четверти ружей старые гладкоствольные, пусть и с «крутящимися» пулями. И пушки у гвардии новые, но с десяток всего — больше на заводах не осилили.

Справа шла самая слабая дивизия генерала Олица — между каре пехоты виднелись широкие промежутки. Теперь генерал-аншеф не сомневался, что многочисленная османская и татарская конница нанесет удар именно сюда, сам он это бы сделал, не задумываясь, слишком благоприятная ситуация, потому на военном совете указал на то императору, предложив заменить местами эту дивизию с гвардией.

Ведь стоит турецкой коннице как следует навалиться на Олица, конец близок — поражение армии неизбежно, ибо турки вырвутся в тыл и окружат русских, хотя те сами пытаются осуществить этот замысел.

Император только рассмеялся, сказав, что рад этому — раз сам генерал слишком хорошо видит уязвимое место, то и турки его не могут не заметить. А потому за Олицем будет стоять крепкий кулак из прибывших от Долгорукова подкреплений, три четверти пушек, заряженных картечью, и половина русской кавалерии, что составляла общий резерв.

Румянцев не раз и не два поражался прозорливости императора — тот зачастую предвосхищал события, но, к его удивлению, никогда не рвался командовать, приговаривая, что это дело профессионалов.

Петр Александрович с ним согласился, правда, внес свои коррективы — артиллерии выделил лишь две трети, но взамен отдал казачьи полки и один из двух батальонов егерей, приданных Племянникову.

И вот сейчас он снова оглядел место предполагаемого турецкого удара — там все было готово к встрече османов и татар. Пушки расставлены, егеря рассыпались за повозками с пушками и ракетными установками, которые изображали русский обоз.

Страшное оружие! Когда Петр Александрович первый раз увидел, как воздух расчерчивают огненные следы, даже его, видавшего виды генерала, проняло, и он хмыкнул, представив, каково будет татарам оказаться под горящим дождем.

Право слово — «огневой мешок» хорошо соответствует своему названию, хотя Петр Федорович почему-то пробормотал в дополнение совсем непонятное — «туркам будет не лучше, чем английским конникам, кои уже опробовали этот способ на своей шкуре».

Генерал тогда сильно удивился — он не знал о таком поражении островитян, а потому сразу же спросил, когда и где те так обмишулились. И кто придумал им такой артиллерийский «капкан»?

К сожалению, ответа от императора он не получил. Царь только хмыкнул, услышав его вопросы, несколько озадаченно покачал головой. И отшутился странно, словно решил поиздеваться чуток — «в Крыму»!

Такого просто быть не может! Кроме казаков и фельдмаршалов Миниха и Ласси, в Крым никто и никогда не проходил. Да и русские тогда, в прошлую войну, когда сам Румянцев еще был мальцом, вынуждены были уйти — слишком велики силы татар и турок.

— Но, может быть, хоть в этом году мы им хорошо бока намнем?! — задумчиво пробормотал генерал Румянцев и снова стал пристально оглядывать поле будущего сражения…

Иркутск

— Я говорю с вами честно и откровенно, княгиня! Вы имели полное право свергнуть с престола императора Петра Федоровича, того, которого в свете именовали голштинцем! Но в ночь переворота я стал другим, надеюсь, вы уже давно поняли это?!

— Да, государь! — только и ответила Дашкова. Он стал другим, и настолько, что княгиню оторопь брала. — Вы сейчас напоминаете своего великого деда, Петра Алексеевича. Тогда… В те дни о вас так многие старики говорили, что знали великого императора. Мне еще фельдмаршал Миних прямо молвил…

— Это подарок, — Петр Федорович покрутил в руках тяжелую трость, — и знаете, от кого?

Дашкова судорожно сглотнула и невольно перекрестилась. Мистика, но все делается только по Его воле!

Если бы ей за неделю до злосчастного мятежа сказали бы о таком, то она бы наотрез отказалась в это верить. Но не сейчас — слишком разительные произошли перемены с императором.

— Так вот, дочь моя!

Екатерина Романовна вздрогнула, так ее он называл тогда, до своего перерождения, не ведая, что «дочь» составляет заговорщицкий комплот.

— Я не казнил вас не потому, что вы женщина! Дарью Салтыкову, что больше сотни крепостных в лютости своей извела, четвертовали принародно, а куски по городам отправили, чтоб другие мучители из помещиков призадумались! И не потому вы уцелели, княгиня, что ваш брат — верный мне офицер, а дядя — канцлер. Нет! Множество титулованных особ на плаху возведено, не помогли им ни связи, ни богатство, ни доблесть предков! Вы уцелели по совсем иной причине…

— По какой, осмелюсь спросить, ваше величество?