Самарканд

18 ноября 1092 года он находился в заболоченной местности, лежащей к северу от Багдада: шла охота на онагра[40]. Из дюжины выпущенных им стрел лишь одна не попала в цель, дружки стали петь дифирамбы его необыкновенной храбрости. Он проголодался, стал злым и принялся клясть всех и вся. Рабы засуетились, бросились сдирать кожу с подбитых им зверей, потрошить их и нанизывать на вертела. Вскоре над поляной уже вился дымок и распространялся аромат жареного мяса. Маликшах жадно набросился на еду, запивая ее неперебродившим вином. Время от времени его рука тянулась за маринованной ягодой или плодом — его излюбленным лакомством, которое повар повсюду возил с собой в объемистых горшках.

Внезапно у него начались страшные колики, и он истошно завопил от боли, раздирающей его кишки. Он отбросил кубок, исторг из себя все, что было возможно, согнувшись пополам, еще какое-то время промучился, а потом лишился сознания. Десятки придворных, солдат и слуг — вся царская охота — затряслись от страха, с недоверием взирая друг на друга. Никто никогда так и не узнал, чья рука подсыпала ему яд в вино, уксус или прямо в жаркое. Зато каждый подсчитал: прошло ровно тридцать пять дней со смерти Низама, который предрек: «Не пройдет и сорока дней…» Мстители уложились в срок.

Теркен Хатун пребывала в это время в походном лагере в часе езды верхом от места события. К ней доставили еще живого султана. Она поспешила удалить всех любопытных, оставив лишь Джахан и пару верных людей, да еще лекаря.

— Сможет ли господин подняться? — спросила она его.

— Пульс слабеет. Господь дунул на свечу, пламя еще колеблется, но скоро погаснет. Остается лишь молиться.

— Если такова воля Всевышнего, послушайте, что я вам скажу, — заговорила она не тоном вдовы, но тоном владычицы. — Никто за пределами этого шатра не должен знать, что султан покидает нас. Говорите, что он медленно поправляется, нуждается в отдыхе, но видеть его нельзя.

Мимолетной и кровавой была дальнейшая судьба Китаянки. Сердце Маликшаха еще не остановилось, когда она потребовала от горстки преданных ей людей присягнуть на верность новому султану — Махмуду, которому было четыре года и несколько месяцев. Затем ею был послан гонец к халифу с известием о кончине супруга и просьбой подтвердить, что трон переходит к ее сыну, взамен она обещала более не тревожить Князя Верующих, не выселять его из столицы и приказать славить его имя во всех мечетях империи.

Когда султанский двор тронулся в обратный путь в Исфахан, Маликшаха не было в живых уже несколько дней, но это продолжали скрывать от войск. Тело лежало внутри большой крытой повозки, влекомой лошадьми, запряженными цугом. Но долго так продолжаться не могло, ненабальзамированное тело неминуемо должно было начать разлагаться. И тогда Теркен приняла решение избавиться от него. И вот «великий Шахиншах, султан Востока и Запада, опора ислама и всех верующих, гордость мира, отец всех побед, надежная поддержка халифа — наместника Бога на земле» ночью, тайком был погребен на обочине дороги. Никто так никогда и не смог отыскать это место. «Неслыханная вещь, — писали хроникеры, — чтобы всесильный владыка почил никем не оплаканный, без молитв, возносимых за него».

Правда, слух об исчезновении султана все же просочился, но Теркен не составило труда оправдаться: ее первой заботой было якобы скрыть новость от врага в то время, когда армия и двор пребывали вне пределов столицы. На самом же деле Китаянка выиграла время, необходимое ей для того, чтобы посадить сына на трон, а самой завладеть браздами правления в качестве регентши.

Хроникеры тех лет не заблуждались относительно происходившего. Говоря, к примеру, об имперских войсках, они называли их «войсками Теркен Хатун», а Исфахан — «столицей Хатун». Что до нового султана, то о нем забыли — история не сохранила даже его имени, — а если и упоминали, то лишь как о «сыне Китаянки».

В списке обреченных на смерть Теркен Хатун значилась второй, сразу после Маликшаха. Зато его старшему сыну Баркьяруку одиннадцати лет была обещана поддержка. Последователи Низама помогали ему, направляли все его шаги и повели с собой в бой, который поначалу выиграли, взяв Исфахан в кольцо осады. Однако Теркен была не из тех, кто признает себя побежденным, ради победы она шла на хитрости, которые прославили ее в поколениях.

Она, к примеру, обратилась к наместникам провинций с таким посланием: «Пишет тебе вдова, оставшаяся с несовершеннолетним отроком на руках, нуждающимся в отце, который направлял бы его и правил от его имени империей. Кто лучше тебя справится с этой ролью? Приди же скорее со своими войсками, освободи Исфахан, войди в него победителем, я выйду за тебя замуж, вся власть перейдет к тебе». Хитрость срабатывала, отовсюду — от Азербайджана до Сирии, на ее зов сбегались эмиры, и пусть им не удалось прорвать осаду, они подарили ей долгие месяцы отсрочки.