асы в Гановер-Холле тянулись долго, а дни еще дольше. Со своими обязанностями Карина справлялась легко главным образом потому, что думать при этом почти не требовалось. Порядок был всегда один и тот же: открыть окна, растопить камины, приготовить чай, подать чай (но никогда в присутствии леди Девоншир), унести чайный прибор, прибраться в гостиной, привести в порядок большой зал, подмести полы, помыть полы, протереть пыль, вынести ночные горшки, приготовить чай, подать чай, унести чайный прибор... и так далее.
Карина не имела ничего против физического труда. После четырнадцатилетнего пребывания в детских домах даже самая трудная работа не была ей в новинку. К тому же всего в поместье было около тридцати слуг, и все исполняли свои обязанности так же прилежно, как она.
Когда выпадала возможность, Карина писала миссис Олтвуд, но с каждым разом находить что-то новое в ее жизни в Гановер-Холле становилось все труднее.
Такая будничность. Такая скука.
Леди Девоншир Карина не видела ни разу даже мельком. Хотя нет, не совсем так. Однажды — всего лишь однажды — она успела заметить исчезающий за углом шлейф платья госпожи. Но больше, кроме этого, ничего. И в этом отношении Карина была не одна. Насколько она знала, никто из слуг, за исключением миссис Росси и, может быть, немногих избранных, не встречал хозяйку во плоти. Чай всегда подавался в строго определенное время, после чего в гостиной никого не оставалось. Часом позже чай загадочным образом исчезал — оставалось только убрать чашки. Ела ее светлость в своих комнатах. Всю прибывающую почту оставляли у ее дверей. В случае приезда гостя госпожа уведомлялась о его прибытии письменно. Чаще всего посетителей отправляли восвояси либо с пустыми руками, либо с короткой запиской от ее светлости (также просунутой под дверь).
Карина даже не знала толком, как выглядит леди Девоншир. Ни одного ее портрета в Га-новер-Холле не было. Во второй день пребывания в поместье Карина заметила над каминной полкой в гостиной более яркий прямоугольник обоев.
— А что висело здесь? — спросила она у одной из уборщиц.
Уборщица не ответила.
Все как будто постоянно находились в напряжении. Ланч и обед проходили тихо. Слуги ели в полном молчании. Лишь изредка кто-то из управляющих шуршал газетой. Почты не получал никто. Никто не приходил в поместье, и никто из него не выходил. Казалось, темная туча нависла над Гановер-Холлом, высасывая из него любое веселье, любую шалость.
— Здесь вообще кто-нибудь когда-нибудь смеется? — спросила однажды Карина у Селии.
— Смеется? — Селия произнесла слово так, словно услышала его впервые.
Карина удивленно моргнула.
— Ну да, вот так: ха-ха-ха.
— Я знаю, что значит смеяться. Но... я об этом не задумывалась, но, наверно, никто и никогда. — Селия склонила голову набок. — Раньше было по-другому. И тогда мне нравилось здесь больше.
— А что случилось? — спросила напрямик Карина.
Взгляд Селии ушел вдаль и замер, скованный воспоминанием.
— Ее светлость была счастлива. Мы, бывало, с таким нетерпением ждали почту — новостей из университета. Посыльные приходили и уходили. И камины горели за полночь, а за ними нужно было присматривать.
— Так ты видела ее? — спросила Карина, радуясь успеху: наконец-то удалось добыть ка-кие-то сведения. — Ты видела леди Девоншир?
— О да. Я, похоже, одна из немногих, кто видел ее. Я да миссис Росси. Всех остальных пришлось заменить. Прежней ее светлость уже не стала. После того...
— Так что случилось? — не отставала Карина. — Какая ужасная трагедия повергла вас в печаль и уныние? Почему вы все такие угрюмые?
Селия вдруг вздрогнула, и ее болтливое настроение как будто унесло ветром.
— Миссис Росси отрубит мне голову, если я скажу еще хотя бы слово, — заметно волнуясь, сказала она. — Мы с ней — единственные двое, что остались из первоначального состава. И остались потому только, что умели держать язык за зубами. — Селия смерила Карину оценивающим взглядом. — Хочешь остаться — научись тому же. А иначе закончишь, как все прочие, — получишь извещение об увольнении, и твою сумку выставят на ступеньку крыльца.
* * *
Прошло три месяца. На смену осени явилась зима, и дни уменьшились так, что казалось, скоро от них совсем ничего не останется. С другой стороны, в долгие зимние вечера у Карины появилось больше времени, чтобы смотреть в окно и изучать звезды. Ближе к ночи, когда все слуги отправлялись спать, она выходила из своей комнаты и подсаживалась к окну в гостиной. Оно было высокое, с ясным, прозрачным стеклом, и в тихую, безоблачную погоду девушка проводила там по несколько часов, отыскивая в небе звезды из лежащего на коленях дневника Галилея. Иногда она даже сопоставляла созвездия, изображенные в дневнике, с теми, что видела в небе. А там были Большая и Малая Медведицы, Андромеда и Персей. И ее любимец — Орион. Галилей часто ссылался на него в дневнике.