Сама себе враг

— Ничего, эти ребята с душой, — жестко ответил им Вадим. — Они за искусство готовы впахивать. Один, который в зале сидит, кажется, Борик, так он, открыв рот, вожделенно внимает каждому слову, звучащему на сцене. А второй — Лелик — к гуру проникся, таскается за ним пуще Федорова, в глаза заглядывает.

— С ума я тут сойду, — вздохнула тетка Тая, — того и гляди, что мне допрос устроят. А я этих бандюг, честно признаться, боюсь.

В этот момент дверь распахнулась. Все разом вздрогнули и повернули головы. На пороге стоял Илья Ганин. Его прекрасные серые глаза горели лихорадочным отчаянием. Он тряхнул головой и, видимо, решившись на что-то важное, шагнул в костюмерную.

— Я хочу сделать признание.

— На-ча-лось! — по слогам произнесла тетка. — Ну, что я говорила?

— Подождите, — Илья протестующе вытянул руку.

Тетка Тая поджала губы и опустилась в кресло.

— А почему здесь? — усмехнулся Терещенко. — Основных следователей, кажется, тут не наблюдается.

Он демонстративно обвел глазами помещение, дабы подчеркнуть факт отсутствия Борика и Лелика.

— Да подождите же вы! — рявкнул на него Ганин и плюхнулся на стул. Он понуро уронил голову, потом поднял, оглядел каждого покрасневшими, воспаленными какой-то внутренней болью глазами и отчетливо проговорил: — Я убийца!

— Нет! — выдохнула Алена.

Тетку Таю откинуло на спинку кресла. Терещенко просто промолчал, смерив Илью строгим взглядом.

Повисла нехорошая пауза.

— Ты хорошо подумал? — пискнула за всех тетка Тая.

— Думал уже очень долго. И если бы признался раньше, многого бы не произошло, — совсем тихо ответил ей Ганин.

— А теперь по порядку, — вкрадчиво попросил Вадим.

— Порядка никакого нет, — ожесточился Илья, — вам что, мало моего признания?!

— Представьте себе, маловато будет, — следователь и бровью не повел.

— Другой радовался бы, что преступник пришел с повинной, — недовольно буркнул Ганин, совсем, видимо, сникнув. — Ладно, начну от Адама. Алена, ты должна помнить церемонию вручения премии «Чайка» прошлой осенью. В тот момент все у меня складывалось замечательно. Одно то, что главный собирался ставить «Гамлета», уже было для меня праздником. Впрочем, я отвлекаюсь, — он усмехнулся. — Замечательная у человека психика — столько внутренних преград нужно преодолеть, чтобы решиться на признание… Ладно, не в том суть. После основной церемонии был, как водится, банкет. Ну, я выпил, сколько, не помню, может, бокал вина, может, два… Лина Лисицына попросила довезти ее до дома, а живет она по Рублевскому шоссе. Я не отказался. Тем более что с Линой у нас сложились очень неплохие отношения. Мы даже… гм… словом, что там таить, у нас был легкий роман. Разумеется, я старался его не афишировать — сошлись как-то глупо, после премьеры «Страстей по Мольеру», вроде бы продолжили сценическую любовь. И она, и я понимали, что скоро все это закончится. У меня тогда были устойчивые отношения с одной девушкой. Повез я ее домой. А времени было часа три ночи. Свернули с Кутузовского проспекта на Рублевку, уже ближе к Кольцевой, кажется… Едем — музыка орет, мы болтаем, смеемся, вокруг ни души, как в пустыне, только желтые огни светофора мигают. Проехали один, второй, третий. Я совсем расслабился, ну и выпили мы, сами понимаете. В общем, не знаю, как Лина оказалась совсем рядом, мы начали целоваться, я с дуру еще газу прибавил… И вдруг — страшный удар. Машину откинуло, я едва справился с управлением.

— Если бы удар был действительно страшный, вы бы не справились с машиной, — по ходу заметил Вадим.