Сам о себе

«Конферансье». Какой скорлупой пошлости обросло это слово. До сей поры сохранились еще самодовольные, наглые «ведущие»... При этом слове я теперь всегда вспоминаю классического конферансье из образцовского «Необыкновенного концерта» – великолепную смесь пошляков, ведущих концерты, похожего на всех и ни на кого в отдельности. Вы такого видели совсем недавно где-то. Только не можете вспомнить, кто же это. Великолепная сатира Образцова!

Сейчас мне хочется припомнить время, когда первый конферансье в России – Балиев – не нес той шелухи пошлости, которой обросло это слово. Разговор свой он вел просто и непринужденно, подчас что-либо спрашивал у сидящих в зале. И те отвечали. Правда, иногда робко. Но иногда и Балиева сажали в калошу. Так, на нашем утреннике отличился тот же Коля Хрущев, который, не растерявшись, сострил в ответ Балиеву так, что был награжден аплодисментами зрителей и понес эту славу с собой в гимназию. Зрители так же непринужденно задавали иногда вопросы Балиеву, и тот почти всегда остроумно отвечал экспромтом, чем и был знаменит в театральной Москве. Таким образом, конферанс его не был выучен и приготовлен заранее. Конечно, некоторые заготовки на ряд программ он делал, но стиль, смысл и характер его роли конферансье были импровизацией. Если же он дважды или трижды повторял свою остроту, публика осуждала его и говорила, что «Балиев повторяется». Это объяснялось еще тем, что его остроты переходили в Москве из уст в уста.

Выходец из Московского Художественного театра, сам актер, игравший ряд ролей в этом театре, Балиев обладал и его скромной простотой и незаурядным вкусом.

Театр «Летучая мышь» вырос из «капустников» Художественного театра, который дышал творческим изобилием и оплодотворил театральное искусство на долгие годы. Актеры Художественного театра, в том числе Балиев, Москвин, Грибунин и другие, находили время для шутливых представлений, пародий и импровизаций для своих же товарищей и для избранной публики. В дальнейшем стиль «капустников» уже перестал удовлетворять главного инициатора этих представлений, предприимчивого и вместе с тем взыскательного Балиева, и он создал свой театр, где начал ставить классические инсценировки и художественные миниатюры... Много было изобретательности, вкуса и разнообразных неожиданностей в его театре.

Так, например, на утреннике мы посмотрели инсценированную «Шинель» Гоголя, которая занимала основное место в программе. Мы увидели инсценировку стихотворения в прозе Тургенева «Как хороши, как свежи были розы», текст которого читался актером у запорошенного снегом окна. Были в программе и «оживающий фарфор», и кустарная заводная игрушка «Катенька», танцевавшая старинную польку, и ожившие «малявинские бабы», и потешный лубок (по-видимому, дань войне) под названием «Как ныне сбирается вещий Олег», с просунутыми в декорации головами и руками, на которых были надеты сапоги и которые изображали ноги. Получались препотешные фигурки удалых, бесшабашных казаков.

Все эти «номера», и веселые и серьезные, были по своему качеству и вкусу на уровне Художественного театра.

Я уже слышу голоса читателей, которые скажут: «Ну вот, здравствуйте! Эпатирование буржуазии, искусство для пищеварения богачей преподносится нам как нечто положительное и захваливается безмерно и бестактно». Да, доля истины в этих словах имеется. Было и эпатирование, было и пищеварение. И запах-то в театре был свой, особенный – смесь ароматов театра, кулис и изысканной кухни. Но было еще и главное: особенное, неповторимое лицо театра. Театра, в котором можно было познакомиться с рядом экспериментов по инсценировкам произведений наших классиков, экспериментов интересных и в основном удачных. Можно было увидеть инсценированные рассказы Чехова, в которых особенно блистал талант Б. С. Борисова. Инсценировки эти ставились тщательно и художественно оформлялись. Как далеки они были от некоторых эстрадных, поныне бытующих «скетчеобразных» инсценировок с дежурными графином, цилиндром и букетом цветов в виде реквизита!

Там же можно было послушать несколько одноактных и двухактных оперетт Оффенбаха («Песенка Фортунио», «Свадьба при фонарях») с талантливым Н. Л. Коноваловым, там впервые в «Серенаде Вакха» прозвучал голос В. В. Барсовой, которая начинала свою сценическую карьеру в этом театре.

Там особенно ярко проявилось дарование В. А. Рябцева, постановщика и балетмейстера. Образы, запечатлевшиеся у меня на всю жизнь, создал В. А. Подгорный в ролях Хана (инсценировка сказки Горького «Мать»), Акакия Акакиевича («Шинель» Гоголя) и Ивана Ивановича в «Ссоре Ивана Ивановича с Иваном Никифоровичем». А бесподобный Иван Никифорович – Борин! Здесь было чему поучиться.

Наше гимназическое внимание привлек остроумный и оригинальный номер. Назывался он «Персонажи «Ревизора», не появляющиеся на сцене».