Сам

Еще мальчишкой Курнопай интересовался племенем быху (бабушка говорила, что прадед ее матери был из этого народа), оттого и понял: сгорает деревня, тогда духи-хранители улетают на небо к божествам, племя становится беззащитным, сразу на него нападают демоны, битву за битвой выигрывают быху, благодаря разящим стрелам верховного божества Отоулема, однако быху и демоны гибнут в пожаре джунглей, куда принесли огонь злобные воины, а пожар переходит во всеземную катастрофу. Поскольку головорез номер один являлся непосредственным главарем курсантов, устав училища допускал участие Курнопая в приеме командучем подателя рапорта.

Командуч сидел в кресле, головорез номер один находился справа от него. Курсант вставал напротив головореза номер один.

Лицо быху по имени Тапир освещалось смягченными лучами солнца: они проходили сквозь шелковое полотно и отражались зеркальной стеной, затянутой тонким батистом. Навостренно властный в себе Курнопай, как сквозь линзу, видел бурые глаза Тапира, на огромных с прожелтью белках ветвились набрякшие кровью сосуды.

Курнопай по себе догадывался о том (наверняка это у него от быху), что Тапир будет убеждать командуча с прежней последовательностью.

Тапир еще не заговорил, — взгляд выражал, что он пока на подступах к решимости — а Курнопай принялся индуцировать в его сознание мысль, что на средства, которые получит деревня, надо построить квартал в столице и заняться исконным для нее производством настенных керамических украшений; меньше суеты, раздерганности, больше удобств, надежней существование.

Не так обосновывал курсант «довод», внушаемый Курнопаем, но от сути не отступал.

— Тысячелетия плывут, быху остаются на месте. Город пригреет быху. Быху, как белые медведи, кенгуру, дельфины, всем интересны.

Свойство антисонина отделять индивидуума от собственного прошлого чуть не помешало Курнопаю вспарывать намерение. Вдруг курсант соскочил с волны приготовленных обоснований.

— Рассвет над Огомой дороже танкера с золотыми монетами.

Виноват был сам Курнопай. Не то чтобы он перестал пасти глаза Тапира — позволил торжеству охватить душу, и оно оттеснило внушаемую мысль. Яростный, он приказал сознанию курсанта забыть прошлое. И тотчас, не ослабляя повелительности, начал стыдить за унижение денег. Ничего не найти сильнее, даже ядерное оружие, если оно вступит в противоборство с деньгами, будет уничтожено. Да что там: капиталы, прибыли от них стали дороже человечества.

Быху опять последовал за Курнопаем. Дальше почти дословно он объяснил известные представления о духах-хранителях, о демонах, о верховном божестве Отоулеме, о злобных воинах, которые разожгли всеземной погребальный костер.

— Тезис. Антитезис, — проговорил, любивший побалагурить, командуч и отпустил быху, едва тот забрал свой рапорт и дал согласие на испепеление родной деревни.

Командуч похвалил головореза номер один за блестящее харакири, сделанное сознанию первобытного упрямца, вовсе не подозревая о том, что в этот миг Курнопай, потупивший взор, словно бы он стеснялся, внушал ему чувство великодушия. Командуч ощутил влияние, навязываемое головорезом номер один, но противиться ему не стал, хотя и очень хотел, до бешенства хотел. Курнопай был единственным курсантом, при котором он, как ни пытался, не умел вести себя недобро. Ненавидимый собою за мягкотелость, тем не менее командуч приказал Курнопаю вознаградить Тапира за жертву в пользу долга полумесячным отпуском в джунгли.

— Ры-ыд сты-ы-раться, господин команд-уч-ч, — прокричал Курнопай, в глубине сердца злорадствуя.

В утешение себе командуч скаламбурил:

— Уч, уч, жучь, паучь, мучь — обойдешься без соцбуч.

42

Изначальным распорядком, введенным маршалом Данциг-Сикорским, который основал училище, допускалось собеседование наедине командуча с курсантом — подателем рапорта. После смещения Черного Лебедя установления Данциг-Сикорского были похерены. Верно, через год негласным циркуляром главсержа было соизволено командучу и головорезу номер один принимать курсантов с глазу на глаз. Тем же циркуляром в память о великих воинских заслугах маршала Данциг-Сикорского его имя втайне присваивалось училищу, а батальное наследство подлежало негласному изучению.