Сам

— Чувство родства тормозит развитие человечества, отражается на благоденствии обществ. Жизнь семьи, как жизнь одноклеточного организма, примитивна. В эпоху, когда царствует чрезвычайно сложное создание бога и космоса — человек, одноклеточная жизнь — атавизм. Ее надо смести. Жизнь человечества и обществ должна быть и будет массовидной.

— Господин главнокомандующий, разрешите возразить?

— Что за церемонии, драгоценный мой Курнопай. Воинских церемоний меж нами быть не должно.

— Без одноклеточных погибнут многие организмы, нарушится обмен в природе, люди пострадают. Разрушение семьи закончится разрушением общества. Ведь общество вроде мозга: миллионы нейронов живут в едином взаимодействии. Вместе с тем распад одного нейрона приводит зачастую к распаду всего мозга.

— Красиво, но в порядке сопоставления. Применительно к переустройству общества эта красивая логика устарела. Жалость не имеет отношения к революционным преобразованиям.

Курнопай испытывал знобящую робость под напором убежденности Болт Бух Грея. Чтобы не сникнуть — почему-то его сердце начало щемить от тоски по матери, по бабушке и отцу, — он пытался организовать маску бодрости, но чувствовал губами, глазами, щеками, что это ему не удается.

Губы и щеки всегда были послушней, чем глаза. И сейчас бы он придал им потребную мину, но не давалось выражение глаз. Он видел, будто в зеркале, в своем воображении, что в его зрачках все заметней темнеет тоска. Столбиками боли, какой-то виноватой боли, тоска еще и стыла в зрачках. И надо же было в этот момент, когда он силился совладать с выражением глаз, надо ж было главсержу поймать его беспомощность. Он ожидал, что недовольство взломает мыслительную ровнь лица властителя, и признательно растаял, едва главсерж огладил его плечо и посетовал:

— Ты думаешь, я не скучаю о родителях, о бабке с дедом, о сестрах и братьях? До невозможности! Сотни тысяч лет складывались семейные чувства. Попробуй разорви, разруби, пережги. Не-ет, нелегко. Сострадаю тебе. Укрепляю свою веру в тебя. Ты головорез, и ты же чуткий член вашей семьи и нашего отечества. Поощряю. Молодец. Пять лет я ждал окончания тобой училища, пять лет следил за тобой и вел тебя. В порядке исключения нарушил свой физический режим, дабы быстрей лицезреть тебя. Подожди, пожалуйста, позанимаюсь гимнастикой. Между прочим, я сделал языковое открытие: «гимн» — корень слова «гимнастика». «Гимн» — обобщение всего жизнерадостного, чем является наша страна. Гимнастика творит оптимизм тела.

Простота поведения, мысли преобразователя, чуждая неверия привязанность Болт Бух Грея к нему, чем неистово отличалась лишь одна бабушка Лемуриха — все это очаровало Курнопая. Недавние соображения воспринимались как отступничество от совершенного ритма воинских забот, а критические обобщения Миляги, касавшиеся духовного удушья, всеподтачивающей лжи, закона отступления сознания, как навет, направленный на подрыв Сержантитета. Теперь уж Курнопаю не хотелось просить Болт Бух Грея, чтобы подняли Милягу. Прозорливо подумал он о главвраче в первый день: «Из лагеря неприятелей». Не подвела интуиция. Втянулся он, Курнопай, в бессонный режим. Кто-кто, а врач не мог не понимать, что такое сбой ритма. Постоянство ритмов — закон Вселенной, в основе которого покоятся гармония и равновесие. Миляга нарушил гармонию и равновесие его организма. Это и есть вражеский происк. Не опекать его, Курнопая, презирать должен грандиозный держправ Болт Бух Грей.

16

Чуток, ох и чуток Болт Бух Грей: приостановил разговор в момент, когда душа созрела для откровения, чему редко предаешься с самим собой. Зачем? А! Невероятный психолог! Если, конечно, не поступает по телепатическому внушению САМОГО. САМ-то, пожалуй, обладает способностью всеведения, всеслышания, всевидения, всевоздействия. Может, нет? Ведь он не бог? Как выяснить? Наверно, изначально был воспринят в качестве бога какой-нибудь скиталец Вселенной, угодивший на землю. У нас ведь так: кто на вершок выделяется над горсткой людей, о том и судачат как о великане. Отсюда и вероятность для явленного из других пределов — немного больше знает и чужой, а чужой всегда притягательней, мудрей, чем свой, — быть обожествленным.