– У меня, таким образом, четыреста окон, – продолжал карбонарий. – По три человека у каждого окна, – итого – тысяча двести человек. Я расставил их следующим образом: четыреста – на улицах Мутон, Жан-де-Лепин, Ваннери, Март-руа и Таннери, иными словами – вдоль тех, что выходят на площадь Ратуши; двести других будут расставлены у ворот Консьержери, еще двести человек – вдоль дороги от Консьержери до Гревской площади. Каждый из них будет вооружен кинжалом и двумя пистолетами.
– Вот черт! Это, должно быть, стоило вам еще дороже, чем четыреста окон.
– Ошибаетесь, сударь, – возразил карбонарий, – это не стоило мне ничего: окна можно снять, зато свои сердца честные люди отдают добровольно.
– Продолжайте! – сказал Сальватор.
– Вот как все будет происходить, – продолжал карбонарий. – По мере того как обвиняемый будет приближаться к Гревской площади, наши люди станут оттеснять буржуа, зевак, женщин, детей в сторону Жеврской набережной и моста СенМишель: им под любым предлогом необходимо держаться всем вместе.
Господин Жакаль слушал со всевозраставшим вниманием и не переставал удивляться.
– Повозка с осужденным, – продолжал карбонарий, – под охраной пикета жандармов выедет из Консьержери около половины четвертого и направится к Гревской площади по набережной О-Флер. Она проедет беспрепятственно до моста Сен-Мишель.
Там один из моих индусов бросится под колеса и будет раздавлен.
– А-а! – перебил его г-н Жакаль. – Я, вероятно, имею честь разговаривать с господином генералом Лебастаром де Премоном.
– Совершенно верно! – подтвердил тот. – Неужели вы сомневались, что я приеду в Париж?
– Я был в этом абсолютно уверен… Однако сделайте милость: продолжайте, сударь. Вы сказали, что один из ваших индусов бросится под колеса повозки и будет раздавлен…
Господин Жакаль умолк, полез в карман, вынул табакерку, раскрыл ее, как всегда с наслаждением, втянул в себя огромную щепоть табаку и стал слушать; можно было подумать, что, забив нос, он таким образом обострял слух.
– При виде этого зрелища в толпе поднимется крик и на время отвлечет внимание эскорта, – продолжал генерал. – Те, что окажутся поблизости от повозки, перевернут ее и подадут условный сигнал, на который поспешат все, кто будет находиться в прилегающих улицах и окнах. Предположим, что около восьмисот человек по тем или иным причинам не смогут пробиться. Зато остальные – около тысячи человек – в одну минуту обступят карету справа, слева, спереди, сзади и преградят ей путь. Повозка будет опрокинута, постромки перерезаны, десять всадников – и я в их числе – похитят осужденного. Одно из двух:
либо меня убьют, либо я освобожу господина Сарранти!..
Брат! – прибавил генерал, повернувшись к Сальватору. – Вот мой план. Вы считаете, он исполним?
– Я полагаюсь в этом вопросе на господина Жакаля, – отозвался Сальватор, бросив взгляд на начальника полиции. – Только он может сказать, велики ли наши шансы на победу или поражение. Выскажите же свое мнение, господин Жакаль, но только абсолютно искренне.
– Клянусь вам, господин Сальватор, – отвечал г-н Жакаль, к которому постепенно возвращалось его обычное хладнокровие, после того как опасность если и не окончательно развеялась, то отступила, – клянусь вам самым дорогим, что у меня есть: своей жизнью, – что если бы я знал, как спасти господина Сарранти, я сказал бы об этом вам. Но, к несчастью, именно я принял меры к тому, чтобы его не спасли; вот почему я изо всех сил пытаюсь найти необходимый способ, клянусь вам, но напрасно я стал бы призывать на помощь свое воображение, вспоминать примеры бегства или похищения пленников, – я не придумаю ничего нового, абсолютно ничего.
– Простите, сударь, – перебил его Сальватор, – но мне кажется, вы уклоняетесь от вопроса. Я не прошу подсказать мне способ для спасения господина Сарранти, я лишь спрашиваю ваше мнение о том, который предложил генерал.
– Позвольте вам заметить, дорогой господин Сальватор, – возразил г-н Жакаль, – что я как нельзя более категорично ответил на ваш вопрос. Когда я говорю, что не нахожу подходящего средства, это означает, что я не одобряю и того, что предложил почтенный генерал.
– Почему же? – спросил генерал.
– Объясните свою мысль, – поддержал генерала Сальватор.
– Все очень просто, господа, – продолжал г-н Жакаль. – По тому, как горячо вы желаете освободить господина Сарранти, вы можете судить о том, как страстно правительство хочет его смерти. Прошу покорно меня извинить, но именно мне поручили обеспечить его неприкосновенность. Я взялся за дело загодя и составил план, очень похожий на ваш, дорогой генерал, но только с противоположной, разумеется, целью.
– Мы вас прощаем, ведь вы действовали, сообразуясь со своим долгом. Однако скажите теперь всю правду: это в ваших же интересах.
– Когда я узнал о прибытии во Францию генерала Лебастара де Премона, – несколько увереннее продолжал г-н Жакаль, – а произошло это после неудачного бегства короля Римского…
– Так вы уже давно знали, что я в Париже? – удивился генерал.
– Я узнал об этом четверть часа спустя после вашего прибытия, – ответил г-н Жакаль.