Сальватор. Том 2

Победы г-жи де Розан были, таким образом, искусственными. Всю славу их она, верная жена, приносила как жертвы к ногам своего мужа, однако скоро читатели узнают, почему любящая и торжествующая креолка была, несмотря на свой головокружительный успех, необычайно печальна, так что даже некоторые решили, что она находится во власти какой-нибудь болезни тела или души. Не в одной гостиной обратили внимание на бледность ее щек и тени, залегшие вокруг глаз. Завистливая вдова уверяла, что креолка больна чахоткой; отвергнутый воздыхатель заявлял, что у нее появился любовник; другой, более милостивый, решил, что ее бьет муж; доктор-материалист подозревал или, вернее, жалел, что она слишком строго соблюдает супружеский долг; словом, все что-нибудь говорили, но истинной причины так никто и не угадал.

А теперь, если читателю угодно проследовать с нами в спальню красавицы, он узнает, если сам до сих пор не догадался, тайну этой печали, начинавшей беспокоить весь Париж.

Вечером того дня, когда состоялись похороны г-на Лоредана де Вальженеза, то есть сутки спустя после сцены, описанной нами в предыдущей главе, г-жа де Розан, сидя в глубоком кресле розового бархата, предавалась необычному занятию, весьма неожиданному для хорошенькой женщины, находящейся в спальне в час ночи, когда любая женщина таких лет и внешности, как красавица Долорес, должна лежать в постели, мечтать и говорить о любви.

Сидя у китайского лакированного столика, она заряжала пару изящных пистолетов с рукоятками черного дерева, стволами с золотой насечкой, странно смотревшихся в ее прелестных, словно точеных, ручках.

Зарядив пистолеты с аккуратностью и точностью, которые бы сделали честь начальнику стрельбища, г-жа де Розан внимательно осмотрела курки, проверила одну за другой собачки, потом отложила пистолеты вправо и взялась левой рукой за небольшой кинжал.

В руках прекрасной креолки кинжал не выглядел грозным оружием. Ножны были из золоченого серебра, резная рукоятка инкрустирована драгоценными камнями, и этот шедевр ювелирного искусства напоминал скорее женское украшение, чем смертельное оружие. Но если бы кто-нибудь увидел, как сверкнули глаза г-жи Розан при взгляде на лезвие, он бы испугался и вряд ли бы сумел сказать, что было страшнее: это лезвие или эти глаза.

Осмотрев кинжал так же тщательно, как пистолеты, она положила его на стол, нахмурилась, потом откинулась в кресле, скрестила руки на груди и задумалась.

Вот уже несколько минут она сидела неподвижно, как вдруг услышала знакомые шаги в коридоре, ведущем в ее спальню.

– Это он! – сказала она.

Молниеносным движением она выдвинула ящик, сбросила туда пистолеты и кинжал, заперла ящик, а ключ спрятала в карман пеньюара и торопливо встала, когда Камилл вошел в спальню.

– Вот и я! – сказал он. – Как?! Ты еще не ложилась, милочка?

– Нет, – холодно ответила г-жа де Розан.

– Да ведь уже час ночи, девочка моя дорогая, – заметил Камилл и опустил голову.

– Знаю, – так же холодно и безучастно отозвалась она.

– Ты, стало быть, выходила? – спросил Камилл, сбрасывая плащ на козетку.

– Не выходила, – только и ответила г-жа де Розан.

– Значит, у тебя кто-то был?

– Никого у меня не было.

– И ты до сих пор не спишь?

– Как видите.

– Чем ты занималась?

– Ждала вас.

– Это на тебя непохоже.

– Когда привычки нехороши, их меняют.

– Каким трагичным тоном ты это говоришь! – начиная раздеваться, промолвил Камилл.

Ничего не отвечая, г-жа де Розан снова села в кресло.

– Ты не ложишься? – удивился Камилл.

– Нет, мне необходимо с вами поговорить, – мрачно выговорила креолка.

– Дьявольщина! Должно быть, ты собираешься сообщить нечто грустное, если говоришь таким тоном?

– Очень грустное.

– Что случилось, дорогая? – подходя ближе, спросил Камилл. – Ты нездорова? Получила дурные известия? Что могло произойти?

– Ничего особенного не произошло, – ответила креолка, – если не считать того, что происходит каждый день. Я не получала никаких известий и не больна, в том смысле, как это понимаете вы.

– Тогда что за мрачный вид? – улыбнулся Камилл. – Если, конечно, ты не имеешь в виду нашего бедного друга Лоредана, – прибавил он, пытаясь поцеловать жену.

– Господин Лоредан был не нашим, а вашим другом, и только. Значит, дело не в этом.

– Ну, сдаюсь, – сказал Камилл, бросая фрак на кресло и чувствуя, что разговор на столь мрачную тему совершенно его утомил.

– Камилл! Не заметили ли вы ничего необычного во мне за последнее время? – спросила г-жа де Розан.

– Да нет, – покачал головой Камилл. – Ты, как всегда, обворожительна.

– Вы не обратили внимания на то, как я бледна?

– Климат Парижа очень обманчив! Кстати, я должен тебе кое-что сказать: бледность тебе к лицу. Если я что и заметил, так то, что ты все хорошеешь.

– Разве круги у меня под глазами не наводят вас на мысль о моих бессонных ночах?

– Нет, клянусь! Я решил, что ты стала пользоваться карандашом для бровей, который все больше входит в моду.

– Камилл! Вы либо эгоистичны, либо легкомысленны, бедный мой друг, – покачала головой молодая женщина.

И по ее щекам скатились две слезы.

– Ты плачешь, любовь моя? – растерялся Камилл.