Сальватор. Том 1

Юного Эрбеля вместе с пятью другими матросами отправили на понтон «Король Жак». Они пробыли там год. На нижней палубе им смастерили что-то вроде вонючей каморки, служившей камерой шестерым пленникам. Она проветривалась и освещалась через один-единственный портик32 в фут шириной и шесть дюймов высотой. Через это же отверстие несчастные могли полюбоваться небом.

Однажды вечером Эрбель, понизив голос, сказал товарищам:

– Неужели вам не надоело здесь сидеть?

– Чертовски надоело! – ответил за всех парижанин, время от времени развлекавший товарищей шутками.

– Чем вы готовы пожертвовать, чтобы отсюда выйти? – продолжал молодой человек.

– Рукой, – сказал один.

– Ногой, – отвечал другой.

– Глазом, – вставил третий.

– А ты, Парижанин?

– Головой.

– Так-то лучше! Ты не торгуешься и подойдешь мне.

– Что значит «подойду тебе»?

– Вот именно – подойдешь.

– Что ты хочешь сказать?

– Я решил нынче ночью убежать, а поскольку ты готов, как и я, рискнуть жизнью, мы сбежим вместе.

– Эй, давай без глупостей, – предупредил Парижанин.

– Расскажи, что ты задумал, – попросили другие.

– Сейчас… С меня довольно этой теплой водицы, которую они называют чаем, и этой тухлятины, зовущейся говядиной, и этого тумана, что зовется у них воздухом, и этой холодной луны, которая для них – солнце, и этой сырной головы в сливках, которую они зовут луной! Я ухожу.

– Каким образом?

– Вам это знать ни к чему, потому что я возьму с собой

только Парижанина.

– А почему одного его?

– Мне не нужны люди, которые торгуются, когда речь идет о Франции.

– Да не торгуемся мы. черт побери!

– Тогда другое дело. Вы готовы пожертвовать жизнью ради дела, которое нам предстоит предпринять?

– А у нас есть хоть маленькая надежда?

– Да, один шанс.

– А против?

– Против девяти.

– Мы согласны.

– Ну и отлично – Что от нас требуется?

– Ничего.

– Ну все-таки…

– Смотрите на меня и молчите, вот и все.

– Это дело нехитрое, – заметил Парижанин.

– Не так уж это просто, как ты думаешь, – возразил Эрбель, – а пока – молчок!

Эрбель снял с шеи галстук и знаком приказал соседу сделать то же. Затем так же поступили и остальные.

– Хорошо, – похвалил Эрбель.

Он связал галстуки, продел их в портик и свесил за борт, словно удочку, потом стал тянуть на себя.

Конец веревки оказался сухим.

– Дьявольщина! – выругался он. – Кому не жаль рубашки?

Один из пленников снял рубашку и свил из нее веревку.

Эрбель привязал веревку к галстукам, приладил на конце камень в виде грузила и повторил ту же операцию.

Теперь конец веревки намок. Значит, она достала до воды.

– Отлично! – обрадовался Эрбель.

И он забросил свою удочку.

Ночь была темная, и разглядеть веревку в этой мгле было невозможно.

Товарищи наблюдали за ним с беспокойством и хотели знать, что он задумал, но он знаком приказал всем молчать.

Прошло около часа.

Портсмутский колокол прозвонил полночь.

Пленники с тревогой считали удары.

– Двенадцать, – молвил парижанин.

– Полночь, – подтвердили остальные.

– Времени терять нельзя! – заметил Эрбель. – Тихо!

Все снова замерли.

Спустя несколько минут Эрбель просиял.

– Клюет, – сообщил он.

– Отлично! – подхватил Парижанин. – Теперь поводи немного!

Эрбель подергал за веревку, как за шнур колокольчика.

– Все еще клюет? – спросил Парижанин.

– Есть! – обрадовался Эрбель.

Он стал подтягивать удочку на себя, а другие пленники привстали на цыпочки, пытаясь увидеть, что он вытянет.

Вытянул он небольшое стальное лезвие, тонкое, как часовая пружина, острое, как щучий зуб.

– Знаю я эту рыбку, – молвил Парижанин, – она зовется пилой.

– И ты знаешь, под каким соусом ее готовят, а? – отозвался Эрбель.

– Отлично знаю.

– Тогда не будем тебе мешать.

Эрбель отвязал пилу, и через пять минут она бесшумно вгрызлась в бок «Королю Жаку», расширяя портик, чтобы через него мог пролезть человек.

Тем временем Парижанин, гибкий ум которого умел связывать между собой различные факты так же ловко, как Пьер Эрбель – галстуки, шепотом рассказывал товарищам, каким образом Эрбель добыл пилу.

Тремя днями раньше на борту «Короля Жака» французский хирург, поселившийся в Портсмуте, проводил ампутацию. Пьер Эрбель перекинулся с ним парой слов. Очевидно, он попросил соотечественника одолжить ему пилу, а тот обещал и сдержал слово.

Когда Парижанин высказал такое предположение, Пьер Эрбель кивнул в знак того, что тот угадал.

Когда одна сторона портика была пропилена, пробило час.

– У нас еще пять часов впереди, – успокоил Пьер Эрбель.

И он принялся за работу с воодушевлением, веря в успех своего предприятия.

Через час работа была сделана: выпиленный кусок дерева едва держался, небольшого усилия было довольно, чтобы его вышибить.

Пьер Эрбель призадумался.

– Слушай меня! – приказал он. – Пусть каждый из вас свернет штаны и рубашку и прицепит узел подтяжками к плечам, как пехотинец прицепляет свой ранец. А вот куртки придется оставить, принимая во внимание их цвет и метку.

Желтые куртки пленников были помечены буквами «Т»

и «О».

Все повиновались без единого звука.