Сальватор

Вот почему г-жа де Маранд не раз была оклеветана. Она по-прежнему сохраняла изысканную соблазнительность и была подвержена чисто женским слабостям; но трудно было найти женщину, в меньшей степени заслуживавшую клеветнических нападок.

Когда граф Эрбель, как истинный вольтерьянец, каковым он был, сказал своему племяннику: «Что такое госпожа де Маранд? Магдалина, имеющая мужа и не умеющая каяться!», — генерал, по нашему мнению, заблуждался. Ниже мы еще скажем, как ему следовало бы выразиться, если бы он хотел, чтобы его слова соответствовали действительности. Итак, читатели очень скоро убедятся в том, что г-жа Лидия де Маранд отнюдь не была Магдалиной.

Мы полагаем, что уделили достаточно времени ее портрету; теперь надо закончить описание будуара, а также завязать или же возобновить знакомство с теми, кто находится там в эту самую минуту.

XIV ГЛАВА, В КОТОРОЙ РЕЧЬ ПОЙДЕТ О КАРМЕЛИТЕ

Как мы уже сказали, среди благоухавшего цветника, заполнившего будуар Лидии де Маранд, можно было увидеть лишь нескольких мужчин. Воспользуемся тем, что общество пока немногочисленно, и примем участие в светской болтовне, когда говорят много, ради того чтобы сказать мало.

Самым шумным из счастливцев, удостоенных милости посетить будуар г-жи де Маранд, оказался молодой человек, с которым мы встречались лишь при печальных или мрачных обстоятельствах: г-н Лоредан де Вальженез. В каком бы уголке будуара он ни находился, с какой бы дамой ни беседовал, он время от времени обменивался быстрым, словно молния, и многозначительным взглядом со своей сестрой, мадемуазель Сюзанной де Вальженез, «подругой» бедняжки Мины по пансиону.

Господин Лоредан был настоящий светский лев: никто не умел улыбнуться, как он; никто лучше него не умел вложить при желании в свой взгляд столько восхищения (он в высшей степени владел той галантностью, что граничит с наглостью), и в те времена, то есть с 1820 по 1827 год, никто не мог превзойти его в искусстве выбрать галстук и, не снимая перчаток, завязать модный узел и не помять при этом атлас или батист.

В эту минуту он беседовал с г-жой де Маранд и восхищался ее веером в стиле рококо как большой любитель подобных безделушек, расписанных Ванлоо или Буше.

Помимо Лоредана, женщин привлекал поэт Жан Робер, причем не столько красотой и элегантностью, сколько своей репутацией, которой он был обязан нескольким удачным постановкам в театре, а также своим высказываниям, может быть более оригинальными, чем остроумными. После первых же его успехов на него градом посыпались отпечатанные приглашения, однако он воздерживался от ответа, и лишь два-три приглашения, написанные рукой прекрасной Лидии (она мечтала превратить свою гостиную в литературный салон, точно так же как ее муж хотел сделать из своей гостиной салон политический для величайших умов своего времени), одержали верх над его сомнениями. Нельзя сказать, что он относился к самым усердным посетителям г-жи де Маранд, но бывал у нее регулярно; поэт присутствовал на всех сеансах, когда Лидия три недели позировала его другу Петрусу: чтобы прелестная молодая женщина вышла на портрете оживленной, он развлекал ее беседой. Следует отметить, что Жан Робер преуспел в этом и на сей раз: никогда еще взгляд Лидии не был так оживлен, а улыбка — столь ослепительна, как в этот вечер.

Прошло всего два дня с тех пор, как готовый портрет доставили из мастерской Петруса в особняк Марандов, и хозяин дома, завидев Жана Робера, стал его расхваливать и благодарить за то, что тот скрасил г-же де Маранд скуку позирования.

Жан Робер вначале не понял, говорит г-н де Маранд серьезно или смеется. Он бросил взгляд на банкира, и ему показалось, что на лице того мелькнуло насмешливое выражение.

Но собеседники встретились глазами и с минуту внимательно друг друга разглядывали, после чего г-н де Маранд с поклоном повторил:

— Господин Жан Робер! Я говорю совершенно серьезно. Госпожа де Маранд доставляет мне огромное удовольствие, поддерживая знакомство с человеком, обладающим столькими достоинствами!

И он протянул поэту руку с такой искренностью, что Жан Робер не мог не ответить ему тем же, хотя, казалось, не без некоторого колебания.

Третий персонаж, о котором мы расскажем читателям, был наш проводник Петрус. Мы-то знаем, какая звезда его влечет! Он уже произнес приличные случаю приветствия г-же де Маранд, Жану Роберу, своему дядюшке — старому генералу Эрбелю (тот, пристроившись в стороне, был поглощен своим пищеварением, чем объяснялся его важный и серьезный вид), поклонился дамам и спустя мгновение нашел повод, чтобы оказаться у козетки, на которой полулежала прекрасная Регина и обрывала лепестки с пармских фиалок, уверенная в том, что, когда она встанет и перейдет на другое место, художник бережно соберет обезглавленные ее рукой цветы.

Пятый персонаж — всего-навсего танцор. Эта порода весьма ценится хозяйками салонов; но поэты, романисты, художники обращают на нее не больше внимания, чем режиссер на статиста.