Сальватор

Генерал взял фонарь, а Сальватор тем временем обвязал вокруг талии белый шарф, какие тогда носили комиссары полиции, судейские и чиновники министерств.

Трижды ударив в дверь, он приказал:

— Именем короля!

Дверь отворилась.

Находившаяся в комнате женщина при виде двух мужчин, один из которых, одетый во все черное, держал фонарь, а другой стоял в белом шарфе, поэтому она приняла его за комиссара полиции, опустилась на колени с криком:

— Иисус! Мария!

— Именем короля! — повторил Сальватор. — Женщина, я вас арестую!

Та, к которой Сальватор протянул руку, не касаясь ее, была, как видно, старая дева лет шестидесяти, безобразной внешности, в одной ночной сорочке.

Рядом с ней Броканта показалась бы Венерой Милосской.

Она в ужасе завопила; Брезилю, очевидно, ее крик подействовал на нервы, и он в ответ взвыл пронзительно-протяжно.

Сальватор пытался в темноте установить связь между отвратительным созданием и каким-то воспоминанием из собственной жизни.

— Осветите эту женщину, — попросил он генерала. — Мне кажется, я ее знаю.

Генерал направил луч фонаря прямо в отталкивающее лицо гувернантки.

— Так и есть, я не ошибся, — подтвердил Сальватор.

— О мой добрый господин! — взмолилась гувернантка. — Клянусь вам, я честная женщина.

— Лжешь! — вскричал Сальватор.

— Добрейший господин комиссар!.. — настаивала старуха.

— Лжешь! — снова перебил ее Сальватор. — Я скажу тебе, кто ты: ты мать Кубышки.

— Ах, сударь! — в ужасе вскрикнула мегера.

— Ты повинна в том, что прелестное существо, угодившее по ошибке в отвратительное место и оказавшееся там вместе с твоей дочерью, — а уж она-то попала туда не зря, твоя доченька! — не вынесло твоих преследований, клеветы, бесчестья и бросилась в Сену!

— Господин комиссар, клянусь вам…

— Вспомни Атенаис, — властно произнес Сальватор, — хватит вранья и ложных клятв!

Как помнят читатели, имя Атенаис носила дочь трубача Понруа, до того как Сальватор назвал ее Фраголой. Если мы когда-нибудь проникнем в таинственные подробности жизни Сальватора, то, по всей вероятности, обнаружим следы события, на которое в настоящую минуту намекает мнимый комиссар полиции.

Старуха опустила голову словно под тяжестью Сизифова камня.

— Теперь отвечай на мои вопросы! — продолжал Сальватор.

— Господин комиссар…

— Отвечай или я кликну двоих ребят, они живо спровадят тебя к мадлонеткам.

— Спрашивайте, спрашивайте, господин комиссар!

— Как давно ты здесь живешь?

— С последнего воскресенья перед Великим постом.

— Когда в замок прибыла девушка, похищенная господином де Вальженезом?

— В ночь с последнего дня масленицы на первый день поста.

— Позволял ли господин де Вальженез отлучаться девушке из замка?

— Никогда!

— Применял ли он насилие, препятствуя ее выходу отсюда?

— Он ей угрожал тем, что донесет на ее возлюбленного, обвинив его в похищении несовершеннолетней, а за это полагается ссылка на галеры.

— И как зовут этого молодого человека?

— Господин Жюстен Корби.

— Сколько тебе платил в месяц господин де Вальженез, чтобы ты следила за похищенной девушкой?

— Господин комиссар…

— Сколько он тебе платил? — повторил Сальватор еще более непререкаемым тоном.

— Пятьсот франков.

Сальватор огляделся и заметил небольшой секретер. Он открыл его и обнаружил бумагу, чернила, перья.

— Садись сюда, — приказал он женщине, — и напиши все, что ты только что мне сказала.

— Я не умею писать, господин комиссар.

— Не умеешь писать?!

— Да, клянусь вам!

Сальватор достал из кармана бумажник, поискал какой-то листок, развернул его и сунул старой колдунье под нос.

— Если ты не умеешь писать, кто же тогда написал вот это? — спросил он.

«Если ты не заплатишь мне пятьдесят франков сегодня вечером, я скажу, где моя дочь с тобой познакомилась, и тебя выгонят из твоего магазина.

Мамаша Глуэт.

11 ноября 1824 года».

Старуха лишилась дара речи.

— Как видишь, писать ты умеешь, — продолжал Сальватор. — Плохо — что верно, то верно, — но достаточно для того, чтобы исполнить мое приказание. Итак, напиши заявление, которое ты только что мне сделала устно.

Сальватор заставил старуху сесть, вложил ей в руку перо и, пока генерал светил, продиктовал следующий документ, который она нацарапала отвратительным почерком и со множеством ошибок, гарантировавших подлинность бумаги. Мы не станем повторять этих ошибок, полагая, что нашим читателям довольно будет познакомиться с содержанием документа.