Салават Юлаев

«…Пугачёва, который ныне со всеми главными его сообщниками пойман и содержится в тяжёлых железах, готовясь вскоре принять за все его злодейства мучительную казнь…»

— Пойман… в тяжёлых оковах… вскоре принять злую казнь… — повторял про себя Салават.

Значит, слухи не лгали, значит, пропал государь — отважный, вольнолюбивый, удалый воин… и будет казнён!..

Ясный, горящий, чуть насмешливый взор Пугачёва, складная пылкая речь его, задушевный голос припомнились Салавату во всей ясности. Он ощутил всем существом своим тяжкое горе… Зачем не пошёл он за Каму, зачем он покинул царя, — может быть, в этих последних битвах Пугач-падше не хватало смелого друга, готового за него отдать жизнь!..

Салават обвёл взглядом кош, словно в первый раз увидал гонца, который привёз этот злосчастный пакет.

— Дурные вести, туря-бригадир?.. — спросил вестник. — Лица на тебе не стало, ты так побелел…

— Сядь к костру, сбрось одежду, согрейся, — сказал ему Салават.

Он снова взялся за письмо.

«И для того, истинным сожалением побуждаемый, делаю я в последний раз сие увещание — покайся; познай вину свою покорностью и повиновением…»

Покаянье?.. Покорность?.. Эти слова Салавату писали не раз. Он рвал на клочки и топтал подошвой эти слова. Почему теперь должен он им внимать больше прежнего?..

«Я, будучи уполномочен всемилостивейшею её величества доверенностью, уверяю тебя, что тотчас получишь прощение, но если ты укоснешь его за сим, то никакой пощады уже не ожидай для себя…»

Салават не заметил и сам, как пальцы его судорожно комкают и мнут злополучную недочитанную бумагу, написанную начальником тайной экспедиции генералом Потёмкиным.

— Обманщик! Обман! Они хотят оторвать башкирский народ от царя, хотят от меня добиться измены… Измены от Салавата!.. — в негодовании выкрикивал он.

Салават не верил больше этой бумаге. Ложь источает каждое слово её… Если бы государь в самом деле попался в руки врагов, то они не стали бы уговаривать Салавата прийти с покорностью. Они бы бросили на него своих генералов, полковников и солдат…

— Посланный с этим бакетом ждёт от тебя письма, — сказал вестник. — Он хотел отдать бумагу в твои руки, но мы задержали его, чтобы не узнал, где находится стан. Что сказать ему?

— Скажи, что собаки лают, а ветер носит брехню, но Салават не преклонит слуха к собачьему лаю. Пусть он так ответит тому, кто его послал. Скажи, что я разорвал и втоптал в грязь эту грязную грамоту…

ГЛАВА ВТОРАЯ

Наступила осень. Потянулись к югу стаи гусей и уток, и воины выходили на тягу. Каждый из них убивал по птице… Козлы дрались на высоких кручах за самок и падали, сражённые меткими стрелами воинов. Лиственные леса украшались багрянцем и золотом. Ночи стали темнее и холоднее, звезды тонули в небе, как в синем колодце, и по ночам в чаще леса трубили волки.

Когда приходилось стоять высоко в горах, по утрам на кошмах и в бородах серебрился иней. Согревались кострами, жили в пещерах, в землянках, но не хотели сдаваться, ожидая, что царь возьмёт Петербург и пришлёт на выручку сильное войско, как обещал Салавату и позже — Кинзе.

Шёл слух, что войска государя взяли Царицын. Царицын-город, конечно, стоит у самого Петербурга… Но никто не знал, что ближе — Царицын или Москва…

И вдруг разнеслась страшная весть о пленении царя казаками…Её привёз русский приятель Семка, появившийся неизвестно откуда.

— Схватили царя злодеи, — тихо, наедине с Салаватом, сказал он. — Пропал наш батюшка… Емельян ли, Пётра ли — бог его там суди… и родного тятьку не ведал, как звать, а этого пуще… Сироты мы теперь… Кто за нас, Салаватка, кто?!

Страшная эта весть, словно ветер, развеяла сразу сотни людей: в первую ночь, как она пролетела среди людей Салавата, отряд покинули двести воинов, бросив на место ночлега сабли, пики и ружья… Но Салават не хотел поверить жестокой правде.

— Аллах не мог бы позволить пролиться такой большой крови напрасно… Не может быть! Они лгут! Они хотят нас сломить обманом… Каждый, кто побежит от меня, будет найден и тотчас повешен… — сказал Салават, собрав свой отряд.

Однако народ уже больше страшился расправы со стороны пришлых солдат, чем карающей руки Салавата. Отряд разбегался…

С разных сторон шли вести о том, что на башкир идёт множество войска.

Тогда Салават стал ещё свирепей в расправах с беглецами-изменниками…

— Погиб Казак-падша, — наконец поверив несчастью, говорил Салават Кинзе. — Урусы в покорность пришли… Как теперь будем держаться? Сейчас у нас ещё десять юртов — это немалое пламя, из него можно раздуть пожар. Кинзя, надувай свои бабьи щеки! Дорогой мешок, дуй сильней, помогай ветру!

Но ветер утих и совсем не раздавал восстания. Оно слабело день ото дня. Рыскавшие всюду отряды правительственных войск забирали по деревням молодцов, брали под стражу, иных казнили на месте, расстреливая из ружей и вешая на деревьях. По Белой и Каме плыли виселицы, на них качались трупы повстанцев.

Несколько правительственных отрядов, переходя от деревни к деревне, уже в начале октября расположились вблизи заводов, где Салават должен был бы пройти к родным местам.