Салават Юлаев

Они въехали в деревню, и улица её мгновенно опустела. Жители боялись, что проезжие воины будут грабить. Отряд остановился возле мечети. Салават не сходил с седла, несмотря на уговоры друзей.

Прошло много времени, прежде чем собрали народ. Аульный старшина вышел вперёд.

— Что вы за люди? Чего хотите? — спросил он важно.

— Мы пришли звать всех жягетов на войну. Кто не с нами, тот изменник. Дом того будет предан огню, сам он должен погибнуть!.. Кто не с нами, тот не мужчина!.. Кто не с нами, тот не башкирин!.. Горит война! — отвечал Салават, с каждым громким словом бледнея и становясь слабей. Рана мучила его. — Я полковник царя. Царь зовёт против бояр… Вот, раненный в битве, я приехал звать вас…

И, побелев от слабости, Салават, вместо того чтобы говорить дальше, запел:

Что обещал Пугач-царь?
Что обещал казак-царь?
Он обещал реки и степи,
Он башкирам обещал возвратить лес,
Он даст порох и свинец.
Он пожаловал вольную волю.
Вот что обещал могучий казак-царь.
Поднимайтесь все на войну!
Пусть льётся кровь до последней капли.
Пусть откроются раны —
Их исцелит вольная воля.
Кто мужчина, тот не боится раны,
Тот не боится самого меча Азраила.

Салават покачнулся в седле, белый как снег. Сары-Байсар подхватил его, бесчувственного.

— На войну! — закричал в один голос народ.

Мулла, стоявший на крыльце своего дома как раз против мечети, громко сказал:

— Альхасл, жягеты! Вот человек, сказавший, что он не боится меча Азраила. Аллах тотчас поразил его. Глядите, правоверные… Жягани, масалян. Он хотел идти против аллаха. Несчастный карак, дерзнувший против Азраила! Безумные, не идите за ним!

— Он ранен, — крикнул в ответ Кинзя. — Надутый верблюд, он ранен — ты понимаешь? — И старый друг, поддерживая Салавата в седле, освободил его ногу из стремени.

— Кем же, кроме аллаха, ранен он? — спросил, усмехнувшись, мулла, — Вот чудо! Вот чудо перед вами! Альхасл, жягеты, невидимая стрела сразила разбойника и богохульца. Он умер, сказав неправедное слово! — Мулла неистовствовал от ликования.

— Он не умер, — громче крикнул, краснея от злости, толстяк. — Ты, старый болван, толстый «масалян», тупая свинья, слышишь ты, я вот тебя угощу свинцом, если не замолчишь! — Кинзя вынул из-за пояса Салавата пистолет и поднял его. Мулла скрылся в своём доме.

— Полковник ранен, — сказал Кинзя, обращаясь к народу, — Отведите ему дом. Это храбрый воин. Он взял пять крепостей, а теперь ранен, но, как настоящий воин, не хочет лежать и не сходит с седла.

Бесчувственного Салавата подхватили десятки рук, но он мгновенно очнулся.

— Пустите меня, я сам пойду, — сказал он, — Акжягет, пиши список, кто идёт с нами.

Акжягет кивнул головой.

— Хорошо, агай, иди ляг… Я напишу список, а тебе нужен отдых.

Салавата внесли в избу и уложили на постель. Рана его, только что закрывшаяся, побагровела, вздулась и снова готова была открыться.

В соседней избе Акжягет писал список добровольцев. Взволнованные песней Салавата не меньше, чем в других местах словами воззваний и манифестов, юноши почти поголовно уходили с отрядом, и старики одобряли их.

Сто двадцать имён этого села были вписаны в список Акжягета.

Салават ослабел. Лёжа в постели, тихим голосом он говорил Кинзе:

— В наших войсках не хватает людей. Двести человек не должны быть без дела из-за одного Салавата. Пусть все идут под Кунгур. Государь указал взять Кунгурскую крепость. Нельзя его обмануть. Я один поеду до дому. Ты поведёшь их.

— Хорошо, хорошо, Салават, я поведу их, — успокаивал его толстяк. — Спи, тебе надо подкрепиться.

Салават задремал.

Ночью, когда он, проснувшись, встал, он услышал за перегородкой шёпот Кинзи:

— Этого бешеного медведя можно только перехитрить. Ты уведи его аргамака и сделай вид, что ушёл. Стойте в соседней деревне, а когда мы поедем вперёд, вы следуйте за нами: без своего коня он снова согласится лечь на перину и будет думать, что я один его провожаю.

— Может быть, хватит половины воинов, а другую половину послать под Кунгур? — неуверенно прошептал Акжягет.

— А кто же будет сопровождать начальника? Что же ты думаешь, Салават-туря не стоит того, чтобы его сохранить от опасности? — обрушился Кинзя на собеседника. — Ты как думаешь?! — допрашивал он запальчиво, повышая голос.

— Зачем так? Совсем я так не думал… Ладно, пусть будет, как ты сказал.

Они заснули. Салават написал записку:

«Бешеный медведь сам добредёт в берлогу. Поезжайте все под Кунгур — таков мой приказ».

И в ночной тишине Салават выехал из деревни.

«Они будут догонять меня утром, значит, надо поехать другой дорогой… Пусть-ка поймают! — Салават засмеялся. — А то, вишь, почёт какой. Будто я не могу без двух сотен нянек».