Салават Юлаев

- В воду! Все в воду! - кричал Салават, швыряя в течение реки какой-то неведомый инструмент, найденный в палатке у немца. - В огонь! Жги, чтобы от них ничего не осталось! - кричал он, кинув в костер сорванную с кольев палатку плотинного мастера.

Кинзя с сожалением вертел в руках лесорубный топор.

- Что смотришь?! - крикнул в лицо ему Салават.

- Хороший топор...

- В воду кидай! - неумолимо потребовал предводитель набега.

- Пила... - заикнулся кто-то другой.

- В воду! - выкрикнул Салават.

И в воду летели брошенные шапки и сапоги, топоры, пилы, ломы, кувалды, котомки с добришком рабочих, котелки с пищей и все, что осталось в покинутом стане строителей.

- В воду! В воду! - кричали мальчишки, кидая все, что попало, пока не осталось от строителей никакого следа.

Так кончили они расправу с лагерем, потом стащили к берегу и сбросили в воду заготовленные бревна, раскидали землю, натасканную для постройки плотины, и только тогда, вскочив по коням, помчались домой...

Они возвращались героями, пьяные победой. Они пели удалые песни, и их рассказы о всех событиях этой ночи казались им достойными славы дедов. Они ждали похвал со стороны стариков, но вместо похвал услыхали только укоры.

- Быть беде! - с упреком сказал Юлай Салавату. - Тебе, Салават, надо бежать не позже нынешней ночи.

- Куда? Бежать со своих кочевок, от своего народа?!

- Бежать без оглядки, - с горечью подтвердил отец. - Забыть свое имя, свой край, отца, мать, жену...

- Я победил русских, - гордо сказал Салават. - Они бежали от нас, как зайцы, а ты говоришь - мне бежать от них?! Ты, атам, привык их страшиться. Смотри - они не посмеют больше вернуться в свой табор, рубить лес и строить плотину. Я говорю - не посмеют.

И в самом деле, прошел день, другой, третий. Салават с товарищами все время держали разъезды между кочевьями и зимовкой; с затаенным сердцем высматривали они, не появятся ли снова строители возле своего разоренного стана, но вырубка была пустынна, раз только заметили лисицу, которая по-хозяйски копалась в куче отбросов, сваленной русскими.

Прошла неделя и две недели...

- Я говорил, атам! - торжествовал Салават. - Их только не нужно бояться. Они успели уже забыть те времена, когда среди нас были батыры. Я не зря натянул лук Ш'гали-Ш'кмана... Вот близится осень, и мы придем на зимовье, и дома наших дедов не залиты водой. Мы будем в них жить, как жили отцы.

Удивительно было для всех, что купец так легко отступился. Многие верили в то, что лук Ш'гали-Ш'кмана таит в себе волшебную силу и удача будет всегда сопутствовать удальцу Салавату. Особенно верила в это молодежь, бывшая с Салаватом в набеге.

Громко звенела во всем юрте песня:

С соболем шапка зеленого цвета

Вот Салавата-батыра примета.

Спросите: "Скольких же лет Салават?"

Батыру пятнадцати лет еще нету...

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ

Круговой путь, совершаемый за лето кочевьями, подходил к концу. Еще один переход - две недели кормежки скота - и пора на зимовье. Травы желкли, все чаще лились дожди, и кошмы, не высыхая, пропахли кислым запахом прелого войлока. Кобылы начали убавлять молоко, молодые барашки повыросли и выглядели как взрослые овцы, зато выросли и молодые волчата и вместе со старыми волками врывались в табуны и в отары овец, принося опустошение. Пастухи и собаки не спали в эти темные осенние ночи.

Охотники с соколами и орлами тешились в редкие ясные дни удалой охотой на отлетающих уток, гусей и журавлей. Вода в реках становилась особенно глубокой, когда в ней отражалось бездонное густо-синее осеннее небо, и даже на взгляд она была холодна, а по течению ее все чаще неслись золотистые и багряные листья деревьев.

На пушистых султанах сухого осеннего ковыля по утрам блестели мельчайшие капельки инея, и туман по воде расстилался долго - почти до самого полдня. Все говорило о том, что пора на зимовье.

Настал и последний день, когда на арбы, груженные добром, сложили войлоки кошей, согнали тысячные гурты овец и молодые жягеты с арканами на лучших конях выехали перегонять табуны на другой берег...

В пустынных улицах покинутого аула все было знакомо и все поросло высокой, не щипанной летом травой, все одичало... В жилищах пахло плесенью, сыростью, пылью, с крыш текло в избы, в первый раз затопленные печи дымили со всех сторон, плетни пошатнулись...

Женщины мыли, скребли, чистили, мужчины месила глину, рубили сучья, голодные в суматохе собаки дрались... Кто-то спугнул у себя во дворе лисицу. Кто-то нашел у себя в избе гнездо воробьев...

Старшина и Салават с тюками овечьей шерсти, с кожами и шкурами собрались выехать в русскую деревню, чтобы сменять все это добро на хлеб.

Салават уже не в первый раз ехал с отцом к русским. Каждую осень Юлай привозил к соседям свои товары и увозил два-три десятка мешков зерна, два-три ножа, топор, железные наконечники к стрелам, а иногда даже свинец и порох для старинного ружья, с которым любил он охотиться и которое прошлой зимой разорвало от выстрела.