Саксонский сад

Пока дамы удивлялись, мы пересекли Саксонскую площадь, перешли улицу, где нас чуть не задавили, и оказались у главного входа. Я заметил, что лицо панны Зофьи становится пурпурным и что в душе ее временного обожателя зарождаются кое-какие сомнения относительно серого пиджака, темно-зеленых перчаток и светло-оливковых «невыразимых».

– Нельзя, нельзя!.. – загремел в эту минуту сторож, отгоняя какого-то субъекта весьма неприглядной внешности.

– Почему его не пускают? – шепнула мне на ухо встревоженная мама.

– Он плохо одет, – поспешил я успокоить ее.

– А наши…

Не успела она договорить, как и до нас дошла очередь.

– Покорнейше прошу, господа, взять собачку на поводок.

– Биби на поводок? Биби? – вскрикнула панна Зофья.

– Это ее зовут Биби? Ну, так Биби…

– Что же делать, пан Болеслав? Ведь у нас нет поводка Владек, тебе придется, пожалуй, отнести бедную Биби домой.

– А можно ее повести на веревочке? – спросил у сурового стража ошеломленный Владек, впервые за все время позабыв о цвете своих перчаток.

– Можно, можно.

Получив разрешение, белобрысый наш спутник произвел несколько манипуляций над своим пиджаком, и через минуту красотка Биби, фыркая и упираясь, следовала за нами на короткой веревочке. Да и пора было, так как публика уже начинала на нас оглядываться.

– Вода… вода!.. Течет… течет!.. – радостно завопил Франек, увидев проливающий слезы фонтан.

– Франек, веди же себя прилично! – опять увещевает его сестра. – Это фонтан, правда, пан Болеслав? Ах, какой красивый!

Я молчу, размышляя, однако, не о фонтане, а о двадцатилетнем Владеке, который стоит в своем бархатном картузе, широко разинув рот. Между тем публика снова глазеет на нас, панна Зофья снова краснеет, я сам чувствую себя несколько смущенным. К счастью, Биби, пользуясь тем, что обидчик ее погрузился в созерцание, вырывается у него из рук.

– Держи ее, Владек! – кричит мама.

– Лови, Владек! Лови! – вторит ей панна Зофья.

Начинается погоня, во время которой Биби, выскочив из-под ног пробегавшего ребенка, попадает на шлейф дамы, зацепляется веревкой за саблю военного и, наконец, когда какой-то старик ударяет ее палкой, поджимает хвост и покоряется судьбе. Я замечаю, что гуляющая публика всерьез заинтересована случаем с Биби, накидкой панны Зофьи и картузом пана Владислава, – все это вместе взятое отнюдь не придает мне бодрости.

– Мама, пойдем дальше! – просит стройная Зося.

– Идем, – отвечает мама, – только не по середине. Здесь гуляют одни франтихи, и я сгорю со стыда, если на нас и дальше будут этак смотреть.

Мы сворачиваем в аллею направо и находим свободную скамью. Возле тира какая-то девочка катает обруч, другая прыгает через скакалку, третья подбрасывает огромный мяч, а несколько мальчиков бегают взапуски и кричат.

Один из них, в матросском костюмчике, подходит к нам и, поклонившись, спрашивает:

– Скажите, пожалуйста, который час?

– Три четверти третьего.

– Ах, какой вежливый мальчик! – шепчет мама.

Матросик замечает Франека; с минуту они смотрят друг другу в глаза и, наконец, варшавянин, вторично поклонившись маме, говорит:

– Вы не позволите, пани, вашему сыну поиграть с нами?

– Охотно! Охотно! Иди, Франек, поиграй с этими милыми мальчиками, – отвечает мама. – Ах, какие чудесные дети у вас в Варшаве!

В мгновение ока оторопевшего Франека окружает кучка детей, и начинается допрос:

– Мальчик, ты играть умеешь?

– Во что ты умеешь играть?

– Да это какой-то слюнтяй…

– А ты откуда приехал?

– Мы с мамой, и с Зосей, и с Владеком из… мы… из К…

– Ну, давайте играть в генерала, – предлагает матросик. – Вы будете солдатами, я генералом, а новичок конем.

– Хорошо!.. Хорошо!.. Ура!..

Через минуту маленький Франек, подстегиваемый кнутом, мчался во весь опор по аллее, закусив зубами веревку. Генералы и солдаты то и дело сменялись, но приезжий из К. неизменно оставался конем и скакал до тех пор, пока от усталости и ударов хлыста не упал наземь, плача навзрыд. Товарищи его рассыпались во все стороны, как воробьи.

– Ах, что за негодники эти варшавские дети! Ах, сорванцы! – кричала перепуганная мама, стряхивая с Франека пыль, вытирая его и успокаивая.

Но вот наступил конец и этой неприятности, и мы двинулись поперек главной аллеи к молочной.

– Господи Иисусе! Что за шлейфы у этих дам! А какая тут пыль! Просто невозможно дышать… Словно тут прогнали стадо овец, – жаловалась мама.

– Пан Болеслав, – спрашивает прелестная Зося. – А для чего эти бочки?

– Для поливки улиц.

– Ах, верно! Оттого тут в аллеях такая грязь! Пыль и грязь… Вот так сад! Да у нас и на выгоне лучше.

– А где тут сажают овощи? – прерывает мама.

– Тут не сажают овощей, – отвечаю я.

– Не сажают? А фруктовые деревья есть?

– Фруктовых деревьев тоже нет.

– Нет? Так для чего же вам этот сад?

– Это, собственно говоря… для свежего воздуха.

– Хорош свежий воздух! Нечего сказать!.. Вы тут все перемрете от такого свежего воздуха. Ах, какая вонь! Отчего это?

– О, это ничего, не обращайте внимания, пани! Мы идем сейчас по аллее, примыкающей к Крулевской улице, ну, а там немножко пахнет от водостоков.

– Ага! О-о-о!