Если в семье хорошая жена, одежда мужа всегда должна быть чистой и выглаженной, чтобы не позориться перед односельчанами. Так твёрдо решила для себя Сакинат, такой приказ она себе отдала. На самом же деле ей не было никакого дела до одежды Али. Из дальней комнаты она принесла утюг и положила в него угли, взяв их из горящей печки. После этого начала гладить рубашку и брюки мужа, которые постирала позавчера, когда семья пришла с сенокоса. Закончив с мужниной одеждой, убрала из утюга золу, заново положила угли и начала гладить два своих платья со складками. Сейчас для Сакинат не было никакой разницы, во что она одета. Придя в семью Раджаба, она старалась делать все, что следовало делать молодой невестке по обычаям села, честно старалась влиться в новую семью – семью мужа и его родителей. Она стремилась выполнять все, чтобы новые родственники были рады и довольны ею. Но с каждым днём разочарование её росло, и глаза её открывались на тех, кто жил с ней под одной крышей. Думая о том, чтобы не опозориться перед односельчанами и не нарушить адаты – неписаные законы горцев – Сакинат жила молча, храня честь и совесть. Она видела, что члены этой семьи не смотрели друг другу в глаза. Они не задумывались о том, счастлив или нет человек, которой находился рядом с ними. Возникало ощущение, что эти люди родились только для того, чтобы спать и принимать пищу. Такой вывод Сакинат успела сделать за месяц, который прожила с ними. И она не знала, как их изменить.
За это время Али ни разу не пожелал взглянуть в глаза Сакинат, от души побеседовать, пошутить и посмеяться с ней. Он был похож на человека, который живёт где-то в другом месте, а сюда приехал временно, погостить. Он тоже жил так, будто дал обещание строго выполнять обычаи села. Его вполне устраивали такая жизнь и такая семья, в которой отсутствует бурная, горячая, нежная любовь.
* * *
Шёл конец августа шестьдесят седьмого года. Жители села Шалда страдали от жары и утром и вечером вспоминали время, когда необходимо было надевать теплую одежду. В обеденное время в селе солнце жарило сильнее, чем на равнине. Сенокосные работы на лугу были наполовину завершены. Весенняя пшеница приобрела слегка золотистый цвет. Чтобы собрать весь урожай, горцам ещё много нужно было работать.
Али со своей супругой, бросив полевые работы, собирался уехать в далёкий Ленинград. Все жители села давно знали, что они уезжают.
Жавгарат встала затемно и начала готовить гостинцы сыну и молодой невестке. Овечий сыр, банку свежей сметаны, пожаренный в масле хинкал. Чуду с творогом, чтобы кушать в дороге. Всю эту снедь она укладывала в небольшой деревянный чемодан, предварительно тщательно завернув в газеты.
Не успело взойти солнце, как на веранде дома Раджаба появилась Абидат. Она ещё накануне вечером подготовила свёрток с гостинцами для дочери. Хотя раньше Жавгарат и Абидат не были подругами, но сейчас словно стремились показать всему селу, как дружно они живут – казалось, обе соревнуются в том, кто из них больше расположения выкажет по отношению к другой. По их мнению, все, что связано с их детьми, должно было стать образцом для всего села. Обе для детей ничего не жалели и поступали строго в соответствии с неписаными обычаями села. Никто не имел возможность туда заглянуть им в души, чтобы понять, что там, а сами женщины не раскрывали свои сердца никому. И сегодня Жавгарат, увидев Абидат, улыбнулась, словно получила подарок.
– Заходи, Абидат. Как хорошо ты сделала, что пришла провожать дочь! От моих мужчин мне помощи никакой. Пока солнце в их окно не заглянет, они не встают. Вот, видишь, готовлю гостинцы. Помоги мне закрыть эти банки.
– Ну-ка дай сюда! – Абидат взяла чемодан, скорой рукой переместила все поудобнее и поставила на место. Всё принесённое ею она расположила в чемодане поверх гостинцев Жавгарат.
– У тебя что-нибудь осталось положить? – осведомилась она у хозяйки дома.
– Нет.
– Тогда я закрываю чемодан.
– Хорошо, закрывай. Как хорошо, что ты пришла, а то без помощи мужчин я не смогла бы его закрыть.
«Хорошо, что она признается, что сама ничего делать не может», – подумала Абидат. Она то и дело обращала взгляд на дочь, но не могла поймать ответного взгляда, потому что та смотрела вниз, как подобает молодой замужней горской женщине, чтящей адаты. Сакинат не поднимала на маму глаз, чтобы мать не заметила в них грусть и пустоту в душе. Абидат нравилось, что дочка не жалуется, но, время от времени стараясь взглянуть ей в глаза, отчего-то боялась того, что может в них увидеть. Абидат притворялась, что всё идёт так, как и должно быть. Таким образом она пыталась беречь счастье дочери.
– Сакинат, приготовь что-нибудь маме на завтрак, а я спущусь – надо корову выгнать в стадо, – Жавгарат направилась к двери. Остановившись перед зеркалом, висящим на веранде, она поправила платок на голове.