Сафари

А женщины, закончив дела по хозяйству, собрались на противоположном конце деревни — все в пестрых ярких платьях и платках. У них в противоположность мужчинам шумно и весело. Разговор идет без умолку, и чувствуется, что всех он интересует, всем близок.

Стало веселее и на мужской половине. Кто-то принялся разводить костер, но высунувшийся из своего жилища омвами бросил несколько фраз, и люди начали расходиться. Вскоре деревня затихла, и лишь надрывный детский плач доносился из какой-то хижины.

Заоблачное царство крестовников

Вафула — так звали проводника — разбудил меня до шести, пока еще не начало светать.

— Палатку брать? — осведомился я.

— Нет, недалеко от кратера есть охотничья хижина. Да и еды, бвана, тащить туда не надо. Мясо будет.

Мы поднимались по едва заметной тропке, проложенной через насаждения кофе и бананов. Когда посадки кончились, начался лес, довольно густой и влажный, с высокой травой, но совершенно лишенный кустарника.

В лесу было еще темно и тихо. Но стоило первому лучу солнца проткнуть смыкавшийся над нами шатер из крон, как зеленоватая мгла рассеялась. И мгновенно, как по мановению дирижерской палочки, над нашими головами раздались треск, чмоканье, замелькали какие-то тени. Это десятки обезьян колобусов, словно делая утреннюю зарядку, стали раскачиваться на ветках и не то кричали, не то кукарекали, приветствуя наступающее утро. Горное эхо подхватило эти крики и громким многоголосым хором разнесло по всему лесу.

Вдруг из-за ближнего холма появилась настороженная голова антилопы дукера. Подозрительно поводя ноздрями и все же не замечая нас, дукер тремя бесшумными прыжками выскочил на поляну и принялся завтракать. По тому, как задвигалась трава — сначала у холма, из-за которого появилось животное, а затем поблизости от дукера, — я понял, что где-то в ней скрывается и детеныш. По в высоких зарослях его не было видно.

Дукер — одна из наиболее пугливых антилоп Восточной Африки. Он прячется в горных лесах и ведет образ жизни отшельника. Дукеры никогда не собираются в стада и лишь в пору брачных игр парами прогуливаются на залитых солнцем полянах. Все же остальное время они проводят в лесных чащобах, лишь с наступлением сумерек или ранним утром выходя пощипать траву на открытые пространства. Шерсть у дукеров красновато-каштановая и отливает на солнце червонным блеском. На Килиманджаро и кенийском плато Абередар дукеры мне попадались редко. Здесь же из крупных млекопитающих наиболее распространена именно эта антилопа. Их на Элгоне свыше шести тысяч. Но тут дукер короткошерстный, в то время как на Килиманджаро, где похолоднее, мне попадались особи, у которых шерсть была куда длиннее.

Когда я открывал фотоаппарат, антилопа заметила нас и, подпрыгнув, скрылась в лесу. На сей раз из травы показался и детеныш, улепетывавший вслед за матерью.

Часа через три мы, очевидно, преодолели хребет, потому что тропинка начала спускаться. Лес оборвался у отвесного каменистого склона широкой долины, дно которой поблескивало беловатым налетом.

— Долина Сосиан, — бросил мне через плечо шедший впереди Вафула.

Под ногами начали попадаться небольшие кочки, заросшие глянцевитыми белыми цветами, напоминающими бессмертник. Я пригляделся и понял причину непонятного блеска долины: ее дно сплошь заросло этими цветами, отсвечивавшими на солнце. По склонам долина была покрыта верещатниками, среди которых кое-где торчали каменные глыбы. Хотя солнце поднялось уже высоко, было довольно прохладно, изо рта шел пар.

— Вон на скале сидит птица, — показал Вафула на одинокий останец. — Покот и масаи называют ее «ламмергиере». Это хищная птица, которая съедает свою жертву вместе с костями. Говорят, что она высиживает птенцов в ущелье Суам, которое начинается в кратере и спускается вниз, в долину Мбале. Но никто еще не видал этих птенцов.

Вафула нагнулся и, подняв камень, бросил его в птицу, но не попал. Та оглянулась и нехотя, едва махая крыльями, полетела к лесу.

— Хитрая птица, — зачмокал языком Вафула. — С какой стороны к ней ни подойдешь, она всегда летит в направлении солнца, чтобы охотнику было больно смотреть. Никогда в нее не попадешь.

Птиц кругом становилось все больше, особенно много их начало попадаться при нашем приближении к небольшому горному озеру. Крикливые зеленые перевозчики, канюки, бекасы… Веселыми стайками носились над долиной и азартно перекликались черные утки; то и дело шлепаясь в воду, они долго били по ней крыльями. Две желтые трясогузки самым нахальным образом уселись на мой рюкзак и недвусмысленно уставились на пачку с галетами, которую я приготовил к обеду. Но больше всего в этой птичьей компании меня удивили европейские городские ласточки. Совсем как дома, они стрелой носились над землей, преследуя жертву. Ласточек было много, пожалуй, больше, чем других птиц. Кто знает, быть может, именно здесь, на нежарком Элгоне, спасаются от февральских морозов наши летуньи?