Сафари

— Вообще-то после восьми по нашей дороге ездить не рекомендуется. Но поскольку до этого срока еще десять минут, я не имею права остановить вашу машину, — недовольно пробурчал полицейский, на котором были надеты лишь трусы и белые перчатки. — Во всяком случае я вас предупредил, — добавил он, поднимая шлагбаум.

Не знаю, что скрывалось за окружавшей нас бархатной темнотой. Свет фар выхватывал из нее то край кукурузного поля, кое-где отороченного ощетинившимся сизалем, то парней в европейских костюмах, по двое-трое, с гитарами наперевес, бредущих в соседнюю деревню. Километров через тридцать дорога углубилась в густой лес. А еще через полчаса машина судорожно дернулась и стала. «Петроли», — лаконично объяснил Ибрагим и направился в багажник за бензином.

Когда он вернулся, по кислой мине на его обычно улыбчивом лице я понял, что далеко мы теперь не уедем. Резкий запах бензина объяснил все гораздо красноречивее пространных объяснений Ибрагима. Канистра каким-то образом открылась, и почти весь «петроли» вытек.

Кругом безлюдье — ни огонька костра, ни лая собак. Но в полной тишине я уже через несколько минут улавливаю шёпот. Сначала робкий, вдалеке, потом поближе, и вскоре из темноты показываются трое мальчишек. Я спрашиваю их на суахили, далеко ли до ближайшей деревни, но они в испуге вновь исчезают в темноте. Я повторяю по-английски. «Пять миль, — доносится из кустов, и в красном свете сигнальных огней вновь появляются оборванные фигурки, подталкивающие друг друга: — Там миссия и наша школа».

И так почти везде в Уганде, кроме лишь крайнего севера: остановившись на дороге, вы через несколько минут обязательно обнаружите рядом с собой босоногих мальчишек, услышите оживленный возглас: «Мзунгу!» («Белый!») и вскоре окажетесь в сплошном кольце детворы, готовых оказать вам любую услугу юношей и застенчиво наблюдающих со стороны девушек. Когда с машиной все в порядке, это даже несколько раздражает. В случае же дорожного происшествия наблюдатели оказываются помощниками, их появления ждешь и начинаешь нервничать, не слыша с окрестных холмов или деревьев сзывающих люд слов: «Мзунгу, мзунгу!»

Так случилось и на этот раз. Подоспевшие парни чуть ли не на руках спустили машину до ровного участка дороги и, получив по сигарете, долго рассказывали, сколько поворотов надо сделать до тропинки, ведущей в миссию. Там я надеялся переночевать и достать бензин.

Но электричества в миссии не оказалось, час по местным понятиям был уже поздний, так что, въехав в селение и не найдя там ни единого освещенного окна, я решил не беспокоить святых отцов и остался на ночь в машине. Ибрагим же, заметив, что негоже бване спать не в доме, отправился искать ночлег в темнеющей неподалеку хижине.

Наскоро приготовив постель и поужинав, я выключил фары и остался в темноте. Ветерок, дувший с гор, гнал по небу рваные облака. Иногда они освобождали слегка выщербленную луну, и тогда покрытые лесами пологие склоны гор начинали светиться призрачным, сизо-зеленым цветом. Потом ветер усилился, облака помчались быстрее, и вскоре вдали, над лесом, проявились в тумане два гигантских округлых холма, а за ними проступили очертания новых, громоздящихся друг на друга гор. Создавалось впечатление, будто на гигантской сцене природы происходит смена декораций, будто чья-то невидимая рука поднимает одну кулису за другой. Постепенно контуры гор обозначились резче, хоровод пиков и скал, очищенных ветром от туч, окружил пологие вершины. Элгон, обычно прячущийся в покрывале облаков, этой ночью вдруг сбросил с себя пелену и предстал во всем своем великолепии.

Легенды племени покот

Люди племени покот, которые некогда пасли свои стада на альпийских лугах потухшего вулкана, нарекли эти горы «Ол-Доиньо Элгоон» — «холмы, имеющие форму груди». Их легенда гласит, что покотский клан элькони произошел от одной великой и доброй женщины. Ее звали Мать. У нее было так много детей, что выкормить всех ей было не под силу. Тогда она превратилась в большую гору. «Я не могу прокормить вас своим молоком, — (казала Мать на прощанье своим сыновьям и дочерям. — Ио мои груди превратятся в холмы, на которых будет много хорошей воды и травы для ваших коров. Они-то и дадут вам молоко. Разводите скот на этих холмах, и вы будете счастливы».

Так веками и делали покот, пока в 1883 году англичанин Д. Томсон первым из европейцев не увидел Элгон и не обследовал его предгорья. Если бы Мать элькони оставила своим сыновьям плохое наследство, англичане бы не позарились на него. Но вулканические земли были плодородны, горные леса богаты древесиной и дичью, климат райский. Поэтому европейцы прогнали покот на юг, в засушливую саванну, а предгорья Элгона распахали под плантации.

У старой легенды элькони есть современное продолжение. Редко, очень редко потухший вулкан дрожит, и зловещий рокот доносится из его недр. «Это Мать сердится на вазунгу, — говорят люди покот. — Когда-нибудь она защитит своих детей, и тогда люди элькони будут вновь пить молоко Матери».