Сады диссидентов

Ее новоиспеченный муж на самом деле заключал в себе двух мужей – еврея и немца. Еврей в нем любил города. Немец – леса. Немцу хотелось ферму. И тот немец в нем (храни Господь их обоих), – чей отец был банкиром, а мать – оперной певицей и светской дамой, знал одну только городскую цивилизацию и культуру, а свою первую и ударную порцию учения Маркса получил в качестве одного из салонных угощений, подававшихся вместе с чаем, пирожными и интеллектуальными разговорами; этот немец в нем, встречаясь с товарищами, открыл для себя те особого рода интеллектуальные разговоры, что стряхивали с него сонливость и по-новому перестраивали его жизнь, заставляли его гордиться революционными возможностями – и вместе с тем оставались лишь интеллектуальными разговорами, непременными атрибутами салона, наподобие пирожных к чаю, изящной горкой выложенных на подносе, – так вот, теперь эта немецкая часть его натуры вдруг размечталась о ферме. Альберт заявил, что хочет разводить кур, чистить курятник от куриного дерьма, подбирать куриные яйца и, когда нужно, сворачивать курам шеи.

Так Роза, урожденная Ангруш, недавно ставшая Розой Циммер, оказалась в “Паккарде”, ехавшем на юг, за пределы всякой цивилизации, в дикие края в окрестностях Ньюарка, чтобы присмотреть участок земли в местности, которая называлась Джерси-Хоумстедз. Альберт сообщил ей об этой поездке совсем неожиданно: сказал довольно туманно, что ему нужно поговорить там с кое-какими людьми, а потом добавил – будто речь шла о сущем пустяке, – он хочет, чтобы Роза подумала о возможном переезде в те места. Она неохотно, чуть не рыдая, поехала с Альбертом, который с большим трудом справлялся с взятым напрокат пыльным и покоробленным автомобилем, – он сел за баранку совсем недавно, несколько месяцев назад, когда вдруг загорелся желанием получить права. Если они порой совершали лихой вираж, проносясь по обычному шоссейному повороту, Роза быстро хваталась за томик Карла Сэндберга – только что вышедшую книгу “Авраам Линкольн: Военные годы, том II”, взятую из библиотеки Джефферсон-Маркет и прихваченную в дорогу в качестве спасительного средства, жизненно необходимого при любой вылазке на природу: чтение заменяло Розе воздух. Она хваталась за толстый переплет, словно моля самого Линкольна о том, чтобы между шинами “Паккарда” и дорогой было хорошее сцепление.

– Знаешь что, папаша Циммер? Если ты будешь водить трактор так же, как ты сейчас едешь по этому шоссе, то все твои – как это там называется, борозды? – твои борозды пойдут плясать танцы-шманцы, и потом бобы на них вырастут все перекошенные, как зигзаги.

– Роза, помолчи, пожалуйста.

Поселение Джерси-Хоумстедз было чем-то совершенно невозможным, неосуществимым – и, тем не менее, существовало. Возникло оно под руководством одного сумасшедшего утописта по имени Бенджамин Браун – “маленького русского Сталина”, как называли его газеты, хотя на самом деле он не подчинялся ни одной из известных ячеек, а был просто выходцем из местечка с собственными идеями. Браун вознамерился вывести евреев из плена многоквартирных домов, где они прозябали, и вернуть их к земле. Несмотря на огромные трудности, не считая того, что все происходило на фоне отчаянной Депрессии, причем в самом ее разгаре, когда сплошь и рядом случалось невозможное, – этот Браун поехал в Вашингтон, чтобы лично встретиться с Гарольдом Айксом в Министерстве внутренних дел, и вышел от него с чеком на сто тысяч долларов, полученным по рузвельтовской антикризисной программе. И на эти деньги он начал скупать в Нью-Джерси бесплодные земли у невежественных фермеров, ходивших с протянутой рукой. Собрав таким образом из ничего тысячу двести акров земли, он принялся заманивать туда евреев. Возможно, его затея была не менее сомнительной, чем планы Гитлера по депортации евреев на Мадагаскар, но у Брауна все получилось. Здесь, провозгласил он, будет построена фабрика по пошиву одежды, где будут трудиться сотни портных, а владеть фабрикой будет коллектив рабочих. А еще там построят магазин и ферму, и они тоже будут находиться в общей собственности. Этому Моисею из колена Портняжного удалось расшевелить несчастных евреев, ютившихся в Нижнем Ист-Сайде и в Бронксе, – тех, кто сумел наскрести пять сотен долларов, чтобы выкупить свою долю в этой новой Отчизне обетованной. Вуаля – вот оно, будущее! Роза слышала рассказы домохозяек, приезжавших оттуда к родственникам, чтобы хоть немного отдохнуть от тяжкого труда: пять месяцев – пыль, три месяца – снег, и четыре месяца – грязь. В маленьких домиках (точнее, бетонных коробках), которыми обросла утопия Брауна, сами домохозяйки – в свободные от работы в поле или на фабрике часы – только и делали, что мыли, скребли, мели да чистили. Если, конечно, им еще осталось что чистить – после того, как они распродали все свое добро на уличной барахолке на Деланси-стрит, чтобы добыть те самые пятьсот долларов для переезда в это славное будущее.