Главный тайный триумф, связанный с этим арестом, триумф, в котором она не признавалась даже Стелле Ким, не имел ни малейшего отношения к фантазиям в духе низкопробного фильма “Женская тюремная камера”, зато имел нечто общее с ее теперешней поездкой в Рокфеллеровский центр: возможность побыть немного вдали от ребенка. Получив небольшую передышку, она оставляла Серджиуса с Томми, а сама обретала на час-другой независимость, ненадолго возвращалась к себе прежней. Ей необходимо было вздохнуть свободно, стряхнуть вечную роль матери маленького мальчика, вырваться из тисков бессменного дежурства любви: в тоске по такой утраченной свободе Мирьям никогда до конца не сознавалась даже самой себе. И когда ей предоставили возможность воспользоваться телефоном-автоматом в тюремном коридоре, она позвонила не кому-нибудь, а Розе. Она сказала ей: “Садись на метро, езжай к Томми, помоги ему”. Остальное она оставила невысказанным, понимая, что это так же очевидно, как и кружки колбасы, висящие на стене. Ступай, присмотри за моим ребенком, организаторша, ниспровергательница, необычная и нестандартная мать! Потому что я в тюрьме. Ты, коммунистка, любительница полицейских, погляди, что со мной! Да, я угодила в тюрьму, потому что это ты меня подстрекнула. Я здесь из-за веры в твои идеалы. Ты обличала Гитлера и совала мою голову в печь. Ну, так позаботься теперь о моем ребенке, потому что я в тюрьме!
Сегодня же Мирьям обнаруживает, что ее слова отредактировали, да еще как. Арт Джеймс говорит:
– Мирьям Гоган живет в Нью-Йорке, на Манхэттене. Она жена, мать и организатор общины. Добро пожаловать в нашу игру! Знаете, когда я был ребенком, моя мама тоже была чем-то вроде организатора общины: ей каждое утро приходилось собирать нас с братом в школу, а это, уверяю вас, была задача не из легких.
– В одной песне, характерной для тысяча восемьсот девяностых годов, девушка сравнивается с пойманной птицей. Где, согласно этой песне, находилась девушка?
– Песня тысяча восемьсот девяносто четвертого года “Тротуары Нью-Йорка”, – хит своего времени, стала еще популярнее в тысяча девятьсот двадцать четвертом году, когда ее начали связывать с одним претендентом на пост президента. Вы можете назвать его имя?
Мирьям снова отвлекается на то, что, казалось бы, сулит ей удачу: в любой категории вопрос, заключавший в себе название “Нью-Йорк”, должен оказаться ее “хлебом” – по праву наследия. Она слышит собственный голос, дающий ответ: “Уэнделл Уилки?”, и тут же, пока Арт Джеймс чуть медлит с ответом, на нее почему-то обрушивается уверенность, что она ошиблась.
– Неверно. Ал Смит.
Тем самым фонд Мирьям, откуда она может брать деньги для новых ставок, с самого начала уменьшается, и на табло, где она надеялась под конец увидеть славно заработанное четырехзначное число, появляется тощее, будто ободранное двузначное. После своего промаха Мирьям слышит (хотя ей почти ничего не слышно – настолько все тонет в шуме прожекторов и в зрительском гуле – “да говори погромче, пижон!”), как Питер Матусевич расправляется со своим легким вопросом “Где?” и срубает при ставке один к двум тридцать пять долларов: “Человек, который сорвал банк в?..” – “М-монте-Карло?” Неужели Вощеный Ус действительно сомневается? Или у него легкое заикание? А может, он просто валяет дурака, чтобы раззадорить публику, которой (как в одну секунду понимает Мирьям) предстоит сегодня редкая возможность наблюдать триумф победителя недели? Да, этого нельзя исключать, ведь люди с давних времен склонны отдавать предпочтение уже знакомому – перед неизвестным.
Матусевич $160 Гоган $95 Стоун $155.