Сады диссидентов

Спустя десятилетие Гринич-Виллидж лишился этого обаяния – вернее, оно просто в одночасье перекинулось на весь остров. Еще бы – ведь хиппи заразили всю планету своим пестрым вирусом: обкуренные дети цветов кучковались и путешествовали автостопом уже повсюду. Но манхэттенская разновидность все-таки оказалась более сложной и необоримой. Ньюйоркцы – особый подвид человеческого рода, слишком поглощенный меркантильными устремлениями, чтобы отрываться от привычной жизни, – просто научились, со свойственной им жадностью к приобретениям, кайфовать, не отрубаясь. И любая старая передача – как, например, вот эта телевикторина на канале “Эн-би-си”, которая снимается в Рокфеллеровском центре, – пестрит теперь разряженными чудаковатыми типами вроде этого паренька. Такие ребята – отнюдь не бестолочи и не лодыри – выполняют задачи, которые ставит перед ними город, с проворством не меньшим, чем люди типа ушлых дельцов, которых они “вытеснили”.

Питер Матусевич, специалист по рекламе, пока что остающийся победителем недели, тоже, несомненно, относится к тайным членам все того же доброкачественного заговора. Мирьям, усевшись рядом с ассистентом и бухгалтером в уютном оазисе артистического фойе, изучает своего будущего противника на видеомониторе. У Матусевича, одетого в костюм цвета мяты с широкими лацканами, изящные вощеные усики – ровно такой длины, чтобы не быть смешными, – и довольно длинные волосы, аккуратно зачесанные на уши. Разделываясь с предыдущей парой соперников по игре “Кто, что или где”, он говорит вкрадчивым и одновременно приятным тоном, словно желает превратить крошечную расправу в нечто вроде обольщения. Как только с этой процедурой покончено, Матусевич собственной персоной входит в артистическую, и Мирьям переживает очередной приятный момент легкого взаимного узнавания, только на этот раз уже на более высоком уровне, чем недавно, при первом взгляде на ассистента, к которому она сразу прониклась симпатией на манер старшей сестры. Матусевич же был настоящим хитрым лисом. Пускай даже Мэдисон-авеню, по своей сути, – место сатанинское.

Нельзя сказать, что Мирьям заглядывается на мужчин, ну, а если и заглядывается, то скорее как старшая сестра, как бы глазами одиноких подружек из коммун на Гранд-стрит и Кармайн-стрит. Например, Стеллы Ким. Это с ней, со Стеллой, своей нынешней любимицей, Мирьям только что, перед тем как поехать на подземке в Рокфеллеровский центр, накурилась травы, и Стелла же вызвалась присмотреть за малышом, пока Мирьям будет участвовать в телеигре. Томми, любящий отец, в очередной раз сбежал от домашнего очага. Он снова связался с Вуди Гатри, своим одноплеменником, которому вечно не сиделось дома, и сегодня они поехали на поезде в верховья Гудзона, чтобы своим концертом морально поддержать шайку оборванцев из тех квакеров-протестантов, что требовали отмены смертной казни и пикетировали тюрьму в Оссининге. Участие Томми в подобных мероприятиях Мирьям любила называть его вкладом в коллективный сизифов труд. Хотя, пожалуй, такое определение вполне подходило и для всего последнего десятилетия жизни Томми, и для всей его карьеры, о которой Мирьям старается не думать, хотя сама стала для него совершенно незаменимой музой – великой рядовой женщиной, какая стоит за спиной каждого великого мужчины. Так вот, например, Стелле Ким очень по вкусу пришелся бы Питер Матусевич.