Сады диссидентов

Артистическое фойе. Молодой ассистент “Эн-би-си”, который встречает Мирьям Гоган у лифта студии 6А Рокфеллеровского центра, – явный наркоман в завязке, у него даже глаза вращаются от удовольствия, когда он понимает, что его раскусили. А еще у него ван-дейковская бородка и мягкие, красные губы, совсем как у подростка. Мирьям кажется, что не только она сразу же его раскусила, но и он – ее. Хоть она и постаралась обуздать свои буйные, до лопаток, кудри, собрав их высоко над шеей и соорудив аккуратное подобие замка, и выудила из глубин платяного шкафа канареечно-желтый брючный костюм (приберегаемый специально для публичного появления на гражданских форумах, в бюрократических учреждениях и на слушаниях органов надзора по поводу поручительства), а также надела скромные нефритовые сережки и не слишком массивное серебряное ожерелье, – правда, очень сомнительно, что этот консервативный наряд способен утаить от мира ее расширенные от травы зрачки, свидетельствующие о том, что в час дня она уже изрядно обторчана. Ассистент приглашает ее в “артистическое фойе” студии, где снимается передача, и напоминает ей, что, хотя сегодня вторник, запись фрагмента для четвергового выпуска игры “Кто, что или где” уже ведется – и сейчас как раз завершится. Речь шла о телевикторине, на которую Мирьям Гоган и пригласили как участницу пятничного состязания. Они снимают – продолжает объяснять ассистент, пока они с Мирьям минуют приемную, проходят через стеклянные двери и выходят в коридор, – они снимают эпизоды по кускам: два – в понедельник, а потом еще три – во вторник: так, чтобы Арт Джеймс, ведущий этой программы, приезжал на работу только два раза в неделю, при том что для зрителей телешоу растягивают на целую неделю. Кроме того, это позволяет сэкономить на оплате гостиницы для призеров игры, которые повторно появляются на экране на следующий день после того, как уже показали их победу, то есть с запозданием на целую неделю, – а потом, в понедельник, на шоу появляются три новых участника. Так что, если они поторопятся, то Мирьям успеет увидеть на мониторе финальный раунд четверга – “Потолок кубышки”, на жаргоне телешоу, – и понаблюдать за игрой победителя, с которым ей предстоит соревноваться, когда она сама войдет в студию. Другой новый игрок, будущий противник Мирьям, тоже уже ждет в фойе, но, по словам этого паренька, он не слишком-то опасен: просто бухгалтер, ничтожество. Если кого-то ей и стоит бояться, так это сегодняшнего возможного победителя – Питера Матусевича, рекламщика-хипстера, который начал игру в понедельник, то есть вчера, и побеждал “всю неделю”. Такой болтовней занимает Мирьям глупый бородатый мальчишка в костюме, ведя ее в обитые пенопластом и застеленные коврами помещения спрятанной в глубине студии. Очевидно, его задача – добиться, чтобы участники игры почувствовали себя уютно, настроились на одну легкую волну с его наркоманским трепом, тоже ощутили бы бездумную зачарованность всем окружающим. Вот здесь – уборные. Мирьям, наверное, чертовски много знает о текущих событиях, раз ее отобрали для участия в передаче? Жаль, из этого окна не видно Крайслер-билдинга. Не желает ли она кофе? Принятая здесь чудная подтасовка дней (понедельник заключает в себе еще и вторник, а вторник – все остальные дни недели), пожалуй, гармонирует со сбивчивой болтовней ассистента.

А если отвлечься от частностей, то сам факт, что здесь ее поджидал этот милый юноша, гармонично вписывается в общую картину Нью-Йорка, каким он стал для Мирьям в новом десятилетии. Как будто она сама вызвала его к жизни: просто курнула травы – и он возник из дыма. Когда-то именно так все и происходило: в поисках таких сущностей, таких встреч достаточно было лишь переместиться из скучных серых окрестностей, тянувшихся во все стороны, и устремиться в один маленький зачарованный пятачок из нескольких городских улиц. Макдугал-стрит, Мотт-стрит, Бликер-стрит, кирпичный погребок на Барроу-стрит, где лежали и пылились инструменты джазового трио. Крошечное хипстерское братство обрастало в те дни новыми членами с ощутимой скоростью. Любой новичок, появлявшийся на этом маленьком городском пятачке, отпускал себе бачки – по всем признакам пять минут назад, – ища одобрения у немногочисленного костяка “главарей” – каждого из них чуть ли не лично посвятил в хиппи Аллен Гинзберг, Мезз Меззроу или Сеймур Крим. Если в те времена ты замечал на улице Тули Купферберга или Бродягу Джека Эллиотта, то ты не только здоровался с ними (а они приветливо здоровались в ответ), но и понимал, что Эллиотт – такой же нью-йоркский еврей, как и Купферберг. Это был, так сказать, известный секрет – неизвестен он был только тем мещанам, которые платили за право послушать его ковбойские шуточки.