Читаем Сады диссидентов полностью

Он вытащил книгу из ее рук и перевернул, чтобы она могла рассмотреть тыльную сторону обложки. “Версо-пресс”, как правило, не публиковало фото авторов, но Цицерон отлично понимал, что черно-белый портрет, а-ля фото на паспорт, должен был послужить одной цели, о которой никто не отваживался заговорить вслух: он был призван продемонстрировать, не прибегая к неловким разъяснениям в аннотации к книге, что расовое разнообразие все-таки имеет место, – на тот случай, если имя автора недостаточно ясно обличало в нем чернокожего. Цицерон позировал, одевшись под Жан-Поль Сартра, – в полушинели и узком галстуке, – на фоне универсального магазина “Юджин” в центре города. Поверх плеча виднелись отражения в витрине – беспорядочный натюрморт из всевозможных цацок, среди которых особенно выделялся портновский манекен – лысый, но с женской грудью и со взглядом, устремленным куда-то вдаль, за рамку фото. Дреды на голове Цицерона уже немного утихомирились, стали похожими на морских змей, плывущих по течению, но еще не гнулись под собственным весом.

– Посмотри-ка сюда, – сказал он. – Вот это – я.

К чему сотрясать воздух именами? Пусть она сама сличит картинку с лицом мужчины, который сидит сейчас напротив нее. Он вдруг удивился: оказывается, это упражнение значило для него самого гораздо больше, чем он полагал. Ему очень хотелось произвести впечатление на Розу.

Роза вперилась в фотографию, желая сделать ему приятное, хотя ей очень трудно было сосредоточить внимание хоть на чем-то.

– Кто? – спросила она.

– Я. Это я написал эту книгу. Можешь оставить ее себе.

Она еще пристальнее всмотрелась в фотографию, как будто силилась что-то понять. А потом ткнула ногтем чудовищной величины в изображение манекена.

– Кто?

– Я.

Роза мотнула головой, прикрыла глаза, вдохнула через расширившиеся ноздри, возмущаясь тем, что ее не понимают.

Наконец она собралась с силами и совершила новую попытку поспорить с этой штуковиной, которую ей зачем-то всучили:

– Почему она не хочет глядеть мне в глаза?

* * *

В вестибюле, выдавая Цицерону оставленный багаж, медсестра заметила:

– Странное дело. То к ней целый год никто не приходит, то вдруг – сразу два визита за неделю.

– К ней еще кто-то приходил?

Медсестра кивнула.

– Наверное, внук. Подросток. С ним была еще какая-то женщина, но женщина в палату не заходила.

* * *

Всю жизнь Цицерон только и учился, что раскрывать рот. Чтобы отчитываться перед Розой о своих делах: ведь он был ребенком-узником, жившим под ее руководством. Или для того, чтобы произнести единственную исповедь, какую мог сделать узник: о преступлении, которое он совершил после того, как отбыл весь срок заключения и вышел на свободу. Теперь Роза оказалась его беззащитной слушательницей, его узницей, – она в то же время как бы самоустранялась, ее невозможно было оскорбить или ранить. Цицерон мог говорить что угодно, зная, что все соскользнет с грязного фасада ее нынешнего “я”, не оставив и следа. А в следующий его приход она вдруг возвращалась к старым войнам. Но Цицерон так и не находил нужных слов, он просто подпитывал ее очередные “деменциалоги” вялыми вопросами, пока наконец и последний шанс не оказался упущен.

Однажды именно это и случилось. Больше шансов не оставалось.

Теперь, спустя восемь или девять часов после того, как Серджиус Гоган с той девушкой уехали по трассе I-95, а потом озадаченный Розин внук, видимо, сел на самолет, а его сексапильная певичка, его марксистская фея, девушка-мечта, отправилась дальше, в лагерь “Оккупай” в Портленде, Цицерон лежал на кровати, но не спал. Комнату освещала только глядевшая в окно неполная, плоскозадая луна, золотившая сосны и море. Сегодня вечером наступила такая прохлада, что термореле даже не включалось, и гул кондиционера не мешал течению и журчанью его собственного живого, человеческого дыхания. Однако ровно по этой же причине Цицерон лежал и потел под простыней, не в силах поверить, что когда-нибудь уснет, слишком явственно вспоминая в темноте ад сегодняшнего утра, когда он проснулся с одеревеневшими, отлежанными руками, словно под ним оказалось чужое тело, и страшился, что если все-таки уснет, то во сне снова будет общаться с Розой – живой и неугомонной покойницей.

Скажи, о чем ты знаешь, а я – нет.

Но ведь и перед ее внуком он так и не выговорился, так и не освободился от бремени. Глупый факт так и остался на прежнем месте, где-то в желудке, уже перерастая в язву нежелательного секрета.

А если бы он и выболтал тот давний секрет Серджиусу, то это едва ли потянуло бы на исповедь. Просто-напросто глупая история о том, как устроилась вся жизнь молодого человека: смотри-ка, малыш, вот радиоактивный паук, который тебя укусил!

Перейти на страницу:

Похожие книги