Сад земных наслаждений

Владимир Андреевич Агапко шел домой не спеша. Никто сегодня не ждет его с горячим вкусным ужином, никто не откроет ему дверь, никто не улыбнется и не спросит: «Как дела»? Потому что вчера случилось непоправимое – от него ушла любимая жена. Да, у некоторых были просто жены, у него была любимая. Тем больнее. Они прожили вместе пятнадцать лет, и только сегодня он понял – счастливейших лет. «Что имеем – не храним, потерявши – плачем. Вот уж верно! – печально думал Владимир Андреевич. – А всё началось после моего увольнения из МВД. Да, именно тогда я долго не мог найти себя в новой жизни. Ну что я умел, кроме как ловить бандитов? Ничего, да только она этого не понимала. Ей казалось, что у меня тяжелый характер и поэтому я не могу прижиться в новом коллективе. Нет, дело не в моем характере, а в том опыте, который я приобрел за время своей службы, в моей жизненной позиции. В конце концов, в принципах, которые я не хочу, да, не хочу и не буду менять! – словно продолжая спорить с женой и всё больше распаляясь, думал Владимир Андреевич. – Да, если бы я продолжал работать в своей системе, ничего бы этого не случилось. А всё тот гаденыш виноват, из-за которого меня выбросили на улицу. Мразь! Встретить бы его сейчас в темном углу, я бы ему навесил! За всё сразу и немного вперед».

Владимир Андреевич снова вспомнил тот неприятный эпизод из своей жизни. В ту ночь они с ребятами накрыли притон. До этого неделю безуспешно гонялись за наркодельцами. Наркотиков там было столько, что хватило бы уколоться и забыться всему славному городу Донецку. А хозяин квартиры шлангом прикинулся: «Не моё, ничего не знаю, ничего не видел». Взяли всех, кто находился в квартире, привезли в райотдел. Хозяина квартиры Владимир Андреевич привел в наручниках в свой кабинет, стал допрашивать, полночи потратил на пустые разговоры, а тот, как будто издевается, нагло под дурачка косит. Говорит: «Ты, майор, хочешь вторую звездочку на мне заработать? Не получится! Это ты со своими мусорами наркоту мне подкинул, а я ничего не знаю, ничего не видел». Взял майор этого наглеца, вывернул ему руки назад и наручниками пристегнул к двери, повыше. «Отдохни! Может, в башке малость прояснится. Если что – позовешь, я в соседней комнате посплю пока, а то вы, подонки, всю неделю не давали мне спать», – сказал так и вышел из кабинета. А через полчаса вернулся и увидел содержателя притона с переломанным носом и свой кабинет, весь залитый кровью. Знал Владимир Андреевич, что преступники иногда пользуются таким крайним приемом. Бьются лицом об стол или дверь, нанося себе телесные повреждения, для того чтобы избежать меру пресечения – содержание под стражей и выиграть время. Знал майор, но не предполагал, что это может произойти с ним, в его кабинете. Вызвал он бригаду скорой помощи и вынужден был отправиться вместе с преступником в больницу. Пристегнутые друг к другу одними наручниками, они, как сиамские близнецы, тусовались до утра в больнице, а в это время кто-то из сотрудников слил информацию о происшествии в прокуратуру.

Утром в больницу прибыли его сослуживцы во главе с начальником. «Пиши рапорт, – сухо произнес полковник, не глядя майору в лицо. – Да, подставил ты меня!» – и зло сплюнул прямо на кафельный пол в палате, увидев распухшее, разбитое лицо преступника. Затем, выкурив в коридоре сигарету и немного успокоившись, дружески посоветовал «пулей лететь» в свой кабинет и навести там порядок до приезда коллег из внутренней безопасности и прокуратуры. «А я пока попытаюсь договориться с врачами, будто бы они приняли пациента не в твоем кабинете, а на крыльце райотдела», – пообещал полковник.

Подходя к двери своего кабинета, Владимир Андреевич понял, что опоздал. Ему осталось только подписать протокол осмотра. Энергичные молодые люди, с холеными лицами, в тщательно отглаженных синих сорочках и дорогих костюмах, опечатывали его кабинет. Один из них, как впоследствии узнал майор, самый подленький, использовавший грязные методы работы, следователь прокуратуры Морозко свысока посмотрел на него и надменно произнес: «Ну что, майор, доигрался? Пиши явку с повинной».

Никто из них не удостоил коллегу ни формальным «здравствуйте», ни сочувствующим взглядом. Они брезгливо смотрели на него, замотанного, с впавшими, красными от бессонных ночей глазами, небритого, и уже видели перед собой не своего коллегу, а преступника. Собственно говоря, и коллегой для них он никогда не был.