Сад утрат и надежд

После продажи эскиза к «Саду утрат и надежд» он иногда мелькал в СМИ – на радио, в третьесортной передаче «Что я читаю на досуге», в газетках, где никогда не порекомендуют что-то приличное, например книгу из серии «Вираго – современная классика», которую Джульет пропустила, или забытую ею Джорджетту Хейер. Как и ожидалось, Сэм Хэмилтон сказал, что книга, которую он купил, вероятно, в каком-то претенциозном месте, вроде Микронезии или Еревана, – это перевод новой эпической поэмы итальянского поэта, состоящей из 30 стансов, о смерти Европы, увиденной глазами умирающего быка. Он даже напечатал в «Таймс» в колонке «Вопросы&Ответы» короткую заметку: «Сэм Хэмилтон, новый директор музея „Фентиман“ и в свои 40 лет один из самых молодых директоров художественных галерей в Англии. Разведен, живет один в Оксфорде». На вопрос «Что вас больше всего разочаровало?» Сэм Хэмилтон ответил: «Социальные media, заявленные как средства демократизации, но на самом деле распространители нарциссизма и изоляции».

Претенциозный идиот. Твиттер поиздевался над этим заявлением, как и следовало ожидать.

Как и многие историки искусства, Джульет устала от новых директоров, которые приходят в галерею с намерением оставить свой след в приличной, хорошо налаженной работе и делают что-либо идеологически правильное, скажем, перевешивают все экспонаты в алфавитном порядке или по темам. Она не могла понять, каким стал теперь Сэм Хэмилтон, поскольку знала его. Тогда, в Оксфордском колледже, он казался одним из тех людей, какие подходят к тебе и объясняют, какие они умные. В Оксфорде. Но все-таки это был единственный музей в пределах транспортной досягаемости от нее, куда она могла бы ездить на работу, и она была вынуждена написать Сэму… Интересно, думала она при этом, носит ли Сэм Хэм и сейчас майки с бритпоп-группами из 90-х? В маленькой заметке из «Таймс» не было его фотки.

– Ну как, нашла свою книжечку? – спросила Би, снова раскладывая на каменной поверхности свои книги и компьютер.

– Нет, – вздохнула Джульет, осторожно слезая вниз. – Там наверху полно яблок. Ты следи, чтобы младшие не залезли туда и не спихнули их. Поняла?

Би поежилась в своем новом кресле, и ее хорошее настроение испарилось.

– Конечно, прослежу, я не тупая. Ма, можно Голубятня будет моей? Только моей? Пожалуйста!

– Хм… посмотрим. Зимой тут очень холодно, – ответила Джульет, все еще думая о Сэме Хэмилтоне и о грядущих счетах за обогрев при таких старых окнах.

– Я знаю, знаю. Я нашла старый кашемировый джемпер твоей бабушки. Он был упакован в пластиковый мешок, так что ни одна моль не добралась, умно, правда? И мы могли бы… может… мы могли бы провести сюда электричество? Чтобы тут у меня был свет и радиатор?

– Мы посмотрим. Когда у меня найдутся лишние деньги. В Голубятне будет холодно, и ты едва ли захочешь оставлять здесь на ночь компьютер.

Би скрестила на груди руки и нахмурилась.

– Разве ты не говорила, что тут безопасно? Разве не ради этого мы сюда переселились?

– Тут безопасно, точно безопасно, но компьютер может замерзнуть за ночь. Так бывает.

– А-а. Ну тогда я разожгу огонь. Так ведь делали в старые времена, правда?

Джульет с сомнением смерила взглядом старинный золотистый камень дымохода. По сути, Голубятня была задумала как банкетный домик, где гости отдыхали после ужина, ели лакомства и слушали музыку; она единственная сохранилась от величественного елизаветинского особняка, на месте которого был построен Соловьиный Дом.

– Бог знает, когда трубу чистили в последний раз. Я что-то не помню, чтобы Грэнди вообще зажигала очаг.

– Но разве не здесь был большой пожар, в котором сгорела та картина?

– Да, ты абсолютно права. Но огонь был не в камине. – Джульет показала потертым носком кед «конверс» туда, где стояла, на багровое пятно на каменном полу. – Вот след от огня. На этом месте. – Они молча посмотрели на пятно. – Я как-то побаиваюсь жечь тут огонь. К тому же у нас нет денег на дрова.

– «У нас нет денег на дрова, отец, а малыш Тим ужасно кашляет». Ой, ладно тебе, ма.

Джульет невесело засмеялась.

– Дрова дорогие. Вот надо срубить деревья, распилить, нарубить, высушить. Мы не смогли это сделать из-за дождя… – Би сердито фыркнула, а Джульет мягко добавила: – Знаешь, мне тяжело это говорить.

Би повернулась на кресле лицом к матери.

– В этом дурацком доме мне нравится только Голубятня, но ты, конечно, хочешь отобрать ее у меня.

– Да. Да, конечно. Я и живу только для того, чтобы портить тебе жизнь.

Би крутанулась от Джульет. Спокойным тоном она сказала:

– Ты все шутишь. Ты делаешь вид, что все нормально. Я хочу поговорить с тобой, а ты все превращаешь в шутку. Но мне иногда не до шуток.

– Я вынуждена шутить, иначе…

– Что?

– Я вынуждена. – Джульет снова посмотрела на темное пятно на полу. – Ох, Би. Скажи мне, о чем ты хочешь поговорить. Давай поговорим. О чем угодно.

– Нет, все о’кей. Мне некогда, я занята. Пожалуйста, ма, ты можешь оставить меня в покое? – Она повернула к матери голову и одарила ее веселой улыбкой. – Спасибо. Вот, возьми твою книжку.

Глава 17