– Я не знаю. – Он пожал плечами: – Тогда мы все, пожалуй, неправильно общались друг с другом. В колледже мне было не очень весело, вообще-то. Я был одинок.
– Всем нам казалось, будто ты много воображал о себе. Не похоже было, что ты хотел с кем-то дружить.
– Удивительно. Я хотел. Отчаянно. Но не вписывался ни в одну компанию ребят-англичан.
– Дело не в англичанах. Я вот, например, не верила, что кому-то интересно со мной. Я приехала в Оксфорд из Северного Лондона.
– Ты бы удивилась, если бы узнала, что я страдаю от одиночества, – сказал он, и она кивнула.
– Ты прав, – сказала она, крутнувшись в кресле. – Извини. У тебя были трудные годы. Мне надо было проявить дружелюбие. Тем более, как ты сказал, у нас были общие интересы. Впрочем, я тоже не была счастливой. Я была убеждена, что я некрасивая, тупая, а мои родители уехали во Францию на следующий же день после моего поступления в университет, словно им не терпелось сбросить с себя родительские тяготы. У меня больше не было дома, и я ездила на каникулы к бабушке. Все вокруг меня были такими умными и классными, и я была уверена, что не смогу после учебы устроиться на работу.
– Ну ничего. Эй, все проходят через трудные времена, верно?
– Да. Всегда.
– Слушай, Джульет, как я рад тебя видеть. – Сэм наклонился и протянул ей руку. – Нам повезло, что у нас будет такой профи, как ты. Знай это. Правление поручило мне спросить, согласна ли ты для начала работать три дня в неделю, а потом перейти на пять, если художественный совет даст нам денег на расширение проекта.
– Я не понимаю.
– Я предлагаю тебе работу. Извини. Разве это не ясно?
– Конечно, не ясно, – засмеялась Джульет. – Это замечательно!
– Ты Джульет Хорнер, – сказал он и помахал протянутой рукой, чтобы она взяла ее. – Для нас это слэм-данк, как говорят баскетболисты, верняк. Мы были бы сумасшедшими, если бы отказали тебе.
– Что?
– Это было очевидно.
– Мне нравится ваше правление.
– Почему бы и нет. Ты им тоже нравишься. Нам нужна твоя помощь. Помимо расширения проекта и архива Далбитти, мы планируем сделать в 2019 году выставку набросков Хорнера…
– Правда?
– Да. Мы попросили Джулиуса Айронса дать нам эскиз «Сада утрат и надежд».
– Боже мой. Ты думаешь, он даст?
– После массированной атаки с криками, что он увозит эскиз из страны и собирается скрыть его в банковских подвалах, думаю, что он будет вынужден согласиться. Между прочим, я слышал, как он говорил кому-то, что он переплатил за эскиз. В общем, скажем так – перспективы обнадеживают.
– Сэм! – Улыбка Джульет превратила ее щеки в яблоки. – Я… это абсолютно замечательно. Это – это здорово! Работать в этих стенах… Я согласна. Мне все равно, какая работа. – Они снова улыбнулись друг другу.
– Сошлись на эдвардианском искусстве.
– Викторианском. Лето 1900 года.
– Вот, опять ты козыряешь своим родственником. – Он встал.
– Спасибо, что встретился со мной. И за известие насчет эскиза. Это чудесная новость. Когда я смогу приступить к работе?
– Если выйдешь третьего февраля, будет замечательно.
– Отлично. Еще раз спасибо. И вот еще что, Хэм? Сэм. Сэм Хэм. О господи, извини еще раз. И за то, что я назвала тебя как персонажа из книги доктора Сьюза.
– Со мной так часто бывает. Отчасти поэтому я и переехал сюда. Так что давай начнем все с чистого листа, ладно?
– Я тоскую по чистому листу. Я мечтаю об этом. О большой пачке чистых листов, – сказала Джульет. – Это классно.
И она еще раз, улыбаясь, пожала ему руку – пожалуй, с чрезмерным энтузиазмом.
Глава 27