Сад утрат и надежд

– Мы – мы говорили о Хорнере, это важно! – Она посмотрела на Сэма, не понимая, шутит он или нет. – Я игнорировала тебя? Ты – вау! Ты бросил мою лучшую подругу.

– Она была жадной. А еще сопела.

– Ты сказал ей, что она глупая.

Тень пробежала по его лицу, он быстро поднес ладонь ко лбу и тут же снова положил руку на стол.

– Мне жаль. Это нехорошо. Бедняга – как ее звали?

– Джинни. Ты даже не помнишь ее имени.

– Это было почти двадцать лет назад. Ну виноват. Где она сейчас – чем занимается?

– Ой, знаешь, – ответила Джульет. – Чем-то. И…

– Чем-то там?

– Да, чем-то там.

– Ты даже не знаешь, где она, а ведь она была твоей лучшей подругой. Что ж, ладно.

– Знаю, – заявила Джульет, внезапно очнувшись от оцепенения. – В Пикеринге. – Она понятия не имела, откуда это взялось в ее памяти, но почему-то знала, что это так. – Она… она живет в Пикеринге. Она викарий.

– Извини, – помолчав немного, сказал Сэм. – Я не слишком профессионально провожу собеседование. Извиняюсь. Вероятно, я занервничал, увидев тебя.

– Нет-нет, это ты меня извини, – сказала Джульет. – В самом деле, я держусь слишком бесцеремонно. Ведь у нас собеседование.

– Но я не очень понял, почему ты перебралась сюда, вот и все. И еще меньше понимаю, почему ты хочешь работать у нас.

– У меня трое детей, и я развожусь. Мне нужна работа. А к тому же… – Она покачала головой и услышала свой немного дрогнувший голос: – Я хочу работать.

Сэм Хэмилтон посмотрел на нее:

– Давай все-таки попробуем устроить на несколько минут настоящее собеседование, ладно? У меня есть вопросы, составленные комитетом, которые я должен задавать соискателям. – Он спросил монотонным голосом: – Чем вы больше всего гордитесь в вашей профессиональной деятельности?

Джульет немного подумала и улыбнулась.

– Что тут смешного?

– Ничего. – Она была готова сказать – «приучила Санди к горшку». – Пожалуй, тем, что я нашла эскиз Милле в антикварной лавке в Банбери.

– Чем тут гордиться?

– Есть чем. Я купила на вырученные деньги первую машину.

Он пристально смотрел на нее все последние минуты, а теперь наклонился вперед.

– Я не хочу быть невежливым, – сказал он. – Разве трудно такому профи, как ты, заметить его эскиз? Ты Джульет Хорнер. Вчера я прочел, как ты оплатила из собственного кармана расчистку темного пейзажа в «Тейт», и это оказался Уильям Дайс.

– Да, было такое. И ты прав. Но это… – Она покачала головой. – Мы зашли в лавку, потому что муж увидел в витрине старую эмалированную кофеварку, продававшуюся со скидкой. Мы разбудили спавших в машине детей, те были недовольны и ревели – извини. У тебя есть дети?

Он покачал головой:

– Нет. В прошлом году я развелся. Я бы… – Он замолчал. – Ничего не получилось.

– Ох… – Джульет уже пожалела, что спросила об этом. – Просто… – Она кашлянула.

– Что просто?

– Ну, – неловко сказала она. – Знаешь, с детьми как в игре «прихлопни крота». Одну успокоишь, другой начинает орать, этого успокоишь, третья капризничает. Впрочем, тогда их было только двое. Мы возвращались на машине со свадьбы старого коллеги Мэтта и ужасно поругались из-за чего-то… – она украдкой дотронулась ладонью до своей горевшей щеки, – а теперь еще из-за того, кто будет смотреть за ними. А я скажу тебе, что мой муж никогда, никогда не смотрел за детьми. Извини, – сказала она, разводя руками.

– Не извиняйся. Патриархат нас всех обижает, – сказал он полушутя, полусерьезно.

– Ну спасибо. Вот так я оказалась в антикварной лавке, загроможденной хрустальными чашами для пунша, фарфоровыми пастушками, а за моей спиной два усталых, голодных ребенка и муж, считающий, что он может торговаться с солидным пожилым патрицием, который не любит торговаться. Я увидела стопку эскизов на грубой бумаге, лежавшую на бюро в углу лавки, а на них сверху лежало что-то еще, – у меня в ухе словно что-то пискнуло… Как-то необычно. Тут я заметила старый школьный календарь для девочек и дала его девятилетней дочке, а еще корзинку и медвежонка и сказала двухгодовалой дочке, чтобы она посадила мишку в корзинку и накрыла шарфом. Сняла с себя шарф и дала ей. В результате высвободила сорок секунд максимум, чтобы просмотреть рисунки, прежде чем дочки снова начнут капризничать. И первые несколько эскизов были симпатичные, но четвертый, понимаешь, был особенный, в нем было что-то в штриховке, в выражении глаз девушки, в том, как нарисованы руки… у меня побежали мурашки по шее, и я что-то поняла – но тут моя младшая снова заревела и обхватила мою ногу, и все закончилось. – Она посмотрела на Сэма: – Честное слово, на моем месте ты бы тоже гордился этим. – Она пожала плечами.

Сэм кивнул:

– Угу. Да, пожалуй.

– Это тебе не ракетостроение. Как ты сказал, такому профи, как я, нетрудно заметить.

– Ну тогда ты все сказала правильно, – согласился он. Встал и, заложив руки за спину, подошел к окну. Помолчал. – Можно сказать тебе одну вещь? Я говорил, что ты не изменилась, но на самом деле ты совсем не такая, какой была тогда в Оксфорде.

– Как это?