Сад нераскрывшихся цветов

-- Ну, знаешь, -- замялся я, стараясь увильнуть от темы, -- все нормально. Общаюсь со всеми.

-- А с Кейлин? -- внезапно спросил Гаррет, и его голос, как мне показалось, повысился на тон, а лицо отчего-то порозовело.

-- Кейлин... -- сквозь сжатые зубы попытался припомнить я. На ум приходила только одна девушка с таким именем, полноватая и вечно смеющаяся одноклассница с густыми прямыми волосами и большим ртом. -- Она немного... в теле?

-- Да, -- рассеянно закивал Манн. -- Она. С ней ты общаешься?..

-- С ней... -- протянул я, не зная, как соврать ловчее. -- Практически нет. А что?..

-- Нет, ничего, -- лицо соседа по комнате с розового сменило свой цвет на практически бордовый. Тут же он засуетился и начал ладонью разглаживать складки на пиджаке. Я равнодушно пожал плечами, не совсем поняв суть его вопроса, и схватил со своей тумбочки очередную книгу.

***

-- Давайте, поторапливайтесь, кухня не терпит таких копуш, как вы, -- повысила голос дородная повариха в презабавном мятом чепце. С раздражением я всадил в размякшую мякоть деревянную шпажку и облизал липкие пальцы. Лили мягко рассмеялась, заметив, какими шершавыми и неприглядными получались мои яблоки, совсем не как у нее. Блейн говорила, что делать эту сладость её научила мать и ежегодно в их доме в ночь Гая Фокса^2 подавали до трех десятков кислых плодов, покрытых густой приторной карамелью. Мои же успехи оставляли желать лучшего -- я не был терпелив, и любой вид кулинарии давался мне с трудом. В моей семье никогда не было традиций. Разве что на мой день рождения родители покупали наш любимый торт и засовывали в него один и тот же набор свечей, каждый год прибавляя по одной. Со временем они стали такими маленькими, что к моему шестнадцатому празднику мы вовсе не смогли зажечь половину. В тот день первый раз в своей жизни я задумался: "Почему родители так и не купили новые свечи?" И ответ на этот вопрос пришел ко мне только сейчас: "Они просто забывали об этом, как забывали в пылу ссоры, что их единственный сын страдает за двоих".

-- Все в порядке? -- спросила девушка, заметив мой нерадостный вид.

-- Да, -- рассеянно отозвался я и проткнул очередное яблоко. Лили удивляла меня своей наблюдательностью -- порою ей не нужно было слов, чтобы понять кого-то: она умела читать людей по излому бровей, губам и глазам, как любой умел читать книгу по буквам.

Кухня представляла собой достаточно просторное помещение, наполовину, как мне казалось, сделанное из железа. Металлическим было все, начиная от дверей и заканчивая столовыми приборами, беспорядочно разбросанными по ящикам. Стены были обиты белоснежной плиткой, что создавало приятное ощущение стерильности, а украшали их фаянсовые тарелочки с изображением сцен деревенской романтики. Единственное, что точно не было железным, -- это три поварихи и одна судомойка, чья работа заключалась лишь в том, чтобы сливать остатки в огромное ведро, складывать грязную посуду в машинку и приговаривать, что здешние дети настолько избалованные, что не едят даже стейки.

Внезапно тяжелая дверь кухни отворилась, и из-за нее показались носы близнецов. Это сразу заставило меня напрячься, да так, что пальцами я переломил шпажку, глубоко посадив под кожу занозу. Едва я успел поднять взгляд, как тут же о лоб ударилось что-то твердое, а затем, приложив ладонь к лицу, я ощутил, как по нему растекается сырое яйцо.

-- А ну пошли отсюда вон! -- утробно заголосила повариха и, схватившись за кухонную тряпку, рванула за нарушителями в слепой надежде догнать их.

-- Пойду помоюсь, -- отстраненно заявил я, опустив голову. Тут же пришлось утереться бумажным полотенцем и через вход для персонала отправиться в общежитие. Лили проводила меня уставшим и сочувствующим взглядом. Я знал, она винила в моих невзгодах себя. Но самому мне было понятно, что виновником всего был только я и мое бескрайнее чувство справедливости, подаренное рыцарскими романами.

Уныло я брел по лестнице, собирая на себе взгляды проходивших мимо учеников. Многие из них были слишком заняты подготовкой к балу, чтобы заметить меня, перепачканного в яичном желтке: девушки несли бумажные фонарики и мишуру, юноши тащили фанеру и столярные инструменты, и только те, кто был беспечен, дарили мне ехидные улыбки. Мне повезло -- в выходные дни, а тем более днем, ванные комнаты были абсолютно свободными. Я отворил железный шкафчик, достал чистое белье и свое уютное махровое полотенце. Но едва я захлопнул дверцу, в соседней душевой зашумела вода. Мой взгляд тут же обратился к стойке, и на ней я заметил привычную для всех школьную форму. Как мне казалось, оставлять ее так, без присмотра, было странно, и это характеризовало ее хозяина как человека, не совсем думающего о последствиях. Я тут же разделся, сложил свои вещи в шкафчик и по холодной, застоявшейся на полу воде прошествовал к одной из душевых. Всего кабинок было восемь, но зачастую по утрам не хватало даже их, чтобы все успели к завтраку -- приходилось коротать время на деревянных скамейках в ожидании своей очереди.