— Не потому, что я не любил тебя, Роза, — ответил Брайан после долгой паузы. — И я хочу, чтобы ты это знала. А если тебя это интересует, то я… в общем, предпринимал некоторые шаги, чтобы связаться с тобой после того, как вернулся домой. Но ты…
— Да, я бросала трубку. Ты это хочешь сказать? Раз десять или больше. И, по-твоему, это что-то меняет? Ты, правда, так считаешь? Господи, Брайан, неужели мне надо было встретиться с тобой где-нибудь за ленчем, выслушать твои вшивые объяснения и позволить тебе красиво уйти, чтобы все выглядело пристойно?! Прощай, дорогая, рад был нашему знакомству… да, между прочим, тебе горчицу или кислую капусту к солонине?.. — по щекам Розы бежали слезы, но она все же договорила. — Неужели это наш случай, Брайан? Нет, нет, мы ведь
— Роза… Роза… — Брайан протянул к ней руки, словно желая утешить, но не решив, как именно (о, эти длинные руки, кажущиеся такими бледными в тусклом свете, почти светящимися, как она обожала их, ласкавшие ее тело так трепетно, так нежно!). — Я все еще думаю, что нам необходимо объясниться. Мне бы хотелось… хотелось… чтобы ты поняла. Это не было простым решением. Да и не было никакого определенного решения… не было какого-то момента, когда я сказал себе: будет так, а не иначе.
Руки Брайана бессильно упали. Он опустился на каменную скамью, невидящим взглядом уставившись в окружающую темень.
«Боже, я не могу на него смотреть! У меня сердце разорвется от жалости», — простонала про себя Роза. У нее действительно не было сил видеть Брайана — постаревшим, похудевшим, с торчащими скулами, словно то были не кости, а каменные хребты, раздирающие склон горы. И эта седина у висков, в которую невозможно поверить…
— Множество людей будут пытаться рассказать тебе, что было… было там, в Наме, — начал он, запинаясь. — Но никто, и я в том числе, не заставит тебя действительно
Розе показалось, что в сердце воткнули нож.
— Твои письма… Их прятала от меня Нонни. О Господи! Разве ты не получал моего…
— Нет, я его получил. Твое письмо. Мне передали его на базе. Но это случилось уже после моего увольнения. Когда Рэйчел и я… — голос Брайана осекся. — Теперь ты понимаешь, как это все было.
— Ты что, хочешь, чтобы я простила тебя, Брайан? Чтобы поверила, будто ты женился на ней только из-за того, что я, дескать, перестала тебя любить?
Брайан повернул к ней лицо. В глазах у него стояли слезы.
— Я уже больше ничего не знаю, Роза. Прошло так много времени. И, честно, я уже не помню, что именно я думал тогда, в тот момент. Другое дело, что я тогда чувствовал. Скорее всего это никак не было связано ни с тобой, ни вообще с реальным миром. Потом, когда меня ранило… стало еще хуже… то есть реальность исчезла совсем. Мне казалось, я сплю и только на миг проснулся. Все, что случилось до того момента, лишь сон. Сон, который я с трудом мог припомнить.
— Значит, и я была сном?
— Нет, тебя-то, Роза, я помнил, но ты была… не взаправдашняя. А совсем из другого мира. Моим миром был госпиталь, кровать, на которой я лежал, — и боль. Дьявольская боль, которая не отпускала ни на минуту. И еще Рэйчел. Она спасла мне жизнь, Роза. И она… была
«А то, что я испытываю сейчас, — спросила себя Роза, — это разве не реальность? Ненавижу его за то, как он поступил со мной! За то, что пытается заставить меня понять, как все было. За то, что он все это мне рассказывает. За то, что бередит мои раны…»
Но какая-то часть ее существа все-таки поняла сказанное. Брайан ведь был так далеко от дома, с ним на самом деле произошло нечто ужасное. Именно это «нечто» и разлучило их, разметав в разные стороны.
Сейчас, после всех этих долгих лет, она наконец поняла: Брайан не хотел причинить ей боль. Но разве сердцем она не знала этого с самого начала? Сердцем, где всегда есть место прощению.
По его лицу Роза видела, что он говорит правду. Ничего не скрывая. На глаза, полные слез, упал свет. И они на какой-то миг резко и ярко заблестели.
Теперь до нее дошла ее собственная правда: она любит его, даже сейчас, и всегда будет любить, что бы ни случилось.
— Брайан… — выдохнула она.