Сад фонтанов

Я взял в руку мягкий, пушистый пучок потрясающей бороды. Что-то неестественное чудилось в этом атрибуте старости, и я отпустил её.

— Ну, так как, сынок, выбор сделан? — спросил дед, пристально глядя мне прямо в глаза.

Я взялся за перстень. Странно, но он как будто врос в палец и ни в какую не хотел покидать своего места.

— Проверни его камнем вниз. В ладонь, — посоветовал старик.

Я перехватил перстень двумя пальцами за противоположные стороны. Подушечка указательного оказалась на камне. Бережно зажав кольцо, мягко потянул на себя, пробуя одновременно провернуть, как посоветовали, и вдруг страшная боль пронзила мою голову. В глазах потемнело.

— Ты напрасно это сделал, — донеслось до меня, как из тумана. — Я же сказал взяться сбоку, а не за камень. Теперь уж тебе ничто помочь не сможет.

Я отпустил перстень и мотнул головой, пытаясь сбросить навалившуюся боль. Старика не было. Зато был другой!..

«Стоят они навеки, упёрши лбы в беду.
Не Боги, человеки, привыкшие к труду.
И жить ещё надежде до той поры, пока
Атланты небо держат на каменных руках».

Александр Городницкий

Глава 15 ЛАБИРИНТ

Страшное это слово — ла-би-ринт! Я стоял у распахнутого зева в этот самый лабиринт под старым, никому не известным храмом древнего Египта. Кажется, это был Египет. Что было там наверху, не помню. Не помню и всё. Как отшибло. Может, чем опоили? Не знаю, не помню, хоть убей. А вот сейчас стою и смотрю, соображая, что к чему, в чёрную глубину этого самого тайного лабиринта. Правда, не совсем тёмную, на стене, справа за порогом в специальном зажиме торчит чадящий факел. Метрах в десяти дальше вроде ещё один.

— Ну, что? Готов? — раздался голос слева. Это говорил главный жрец храма. Может, и не главный, это я его так повысил, но думаю, что главный. Всё его поведение, одежда, головной убор прямо-таки кричали «Я жрец! Я главный, самый главный жрец!». Я окинул его внимательным взглядом. Среднего роста, весь в белом, даже не разберёшь, где у него чего начинается: выцветшие космы бровей над широко распахнутыми глазами стального цвета, скрытые под седой шевелюрой вьющихся волос уши, приплюснутый короткий нос, дряблые щёки и белая борода ниже пояса. Хотя трудно сказать точно, так как определить этот самый пояс можно было лишь по препоясывающему чресла жреца широкому куску белой ткани, долженствующей, вероятно, заменять ремень.

— Готов, — вяло отозвался я.

— Помни, отсюда никто не выходит. Ты согласен на такую жертву?

— А куда деваться?! — криво усмехнулся я. — Можно подумать, что у меня выбор есть.

— Есть, — остановил меня жрец. — У каждого человека есть выбор. И у тебя он есть.

— Ну да! На плаху. Хрен редьки не слаще. А тут ещё бабушка надвое сказала. А вдруг я буду первым, кто пройдёт и выйдет из этого вашего заколдованного лабиринта.

— Забудь надежду всяк сюда входящий! — патетическим голосом возвестил жрец. — Но мечту оставь!

— Понял, понял. Оставлю себе и то, и другое, — рассмеялся я. — Ну, что? Я пошёл?

— Погоди, — остановил меня он. — Не один ты пойдёшь. С тобой пойдёт служитель храма — это наш тебе подарок.

— Ни фига себе?! — я действительно удивился. — Это тоже каторжанин какой-то? Чем это он перед вами провинился?

— Нет. Не провинившийся. В лабиринт насильно не войти.

— Ну да? — опять удивился я. — Так-таки и не войти?

— Служители храма сами решают идти им в лабиринт или нет. Никто не вправе заставить их сделать это.

— Ладно. Поверю. Где же ваш служитель?

— Сейчас будет, — немного торжественно произнёс жрец. И не успел он договорить, как из бокового прохода вышла процессия из нескольких белых фигур. Я остолбенел. Это были женщины.

— И что? Все они со мной? — только и выдавил я.

— Нет. С тобой пойдёт лишь одна, — успокоил меня жрец.

— Ну, спасибочки! Примногожды благодарен! А если я её того… Ну, короче, буду использовать по назначению? — Я покрутил пальцем у виска. Жрец изумлённо воззрился на меня, явно не понимая, о чём это я. — Ну, как женщину, — пояснил я на всякий случай.

— Вряд ли, — жрец с сомнением поджал губы. — Тебе там не до неё будет. Да и послана она с тобой для помощи.

— Нет, жрец, оставь женщин себе, — покачал головой я. — Неровен час, не сдержусь, потом всю жизнь себя винить буду. Не соблазняй. Я сам пойду.

— Нет, — твёрдо и решительно возразил жрец. — Она сама изъявила желание войти с тобой в лабиринт, а совет жрецов не может запретить добровольцу, вызвавшемуся на святое дело.

— Кончай, жрец, времени нет, — ответил я, вскидывая за спину увесистый рюкзак. — Я мужик, понимаешь, мужик, а не евнух. Мне ничто человеческое не чуждо.

— Это уж как Бог решит, — перебил меня служитель храма. — Если ему будет угодно, значит, так тому и быть. Но помни, ты в святом месте, на пути к истине, к познаниям всевышнего! Может быть это действительно дано тебе как змий-искуситель. Не мне знать такие вещи. Идите. — И он скользнул в сторону, освобождая проход.