Сад Эдема

— Мне неловко настаивать, учитывая болезнь профессора, но будьте снисходительны ко мне. Мы с супругой проездом в Гаарлеме и не можем задерживаться здесь ни на один день. В то же время у меня к профессору Дюбуа дело чрезвычайной важности. Прошу представить нас так: визитеры, возможно, безмерно назойливы, но они уверяют, что недавно прибыли с Явы. Имя мое Ральф Кёнигсвальд. По профессии я палеонтолог и геолог…

То ли слово «Ява» произвело магическое впечатление, то ли по настойчивому тону посетителя камердинер понял, что от него так просто не отделаешься, то ли он почувствовал себя виноватым, что сразу не спросил, как доложить хозяину, — как бы то ни было, не говоря ни слова, он исчез за дверью, оставив ее на сей раз открытой. Не добрый ли это знак?

А почему бы и нет, если учесть, что с Дюбуа они не только коллеги, но у них в некотором роде сходная судьба? Родители Кёнигсвальда, чувствуя приближение военной бури, эмигрировали в Новый Свет, на родину отца, происходившего (предмет особой гордости) от одного из родов американских индейцев. Далеко за океаном остался Берлин, где 13 ноября 1902 г. появился он на свет, и отроческие школьные годы Ральфа беззаботно прошли в одном небольшом бразильском городке. Можно ли сетовать на судьбу, если именно там зародилось то увлечение, которое стало теперь делом его жизни? «Специализироваться по палеонтологии и геологии лучше всего в Германии», — советовал Ральфу отец. Поэтому Кёнигсвальд сначала отправился в Берлин, а затем в жадных поисках учителей и знаний переехал в Тюбинген, и, наконец, в Мюнхен, где после завершения образования в 1927 г. его приняли ассистентом в знаменитый Мюнхенский музей, тот самый, где в скором времени ему посчастливилось ознакомиться с коллекцией зубов древних животных, собранных Хаберером в Пекине. Приходилось лишь досадовать, что известный теперь всем антропологам зуб, описанный Максом Шлессером и выразительно определенный им как «Homo? Anthropoid?», зуб, по-видимому, доставленный в аптеки столицы Китая из Чжоукоудяня, бесследно исчез из собрания костей.

Судьба, кажется, складывалась для начала счастливо, но экономические неурядицы, потрясавшие Западную Европу в 20-е годы, из-за которых период учебы и первые шаги самостоятельной научной деятельности вспоминаются Кёнигсвальду как нескончаемая череда трудностей, отодвигали его главную мечту о путешествии в тропики в неопределенное будущее. Но, очевидно, он, как и Дюбуа, родился под счастливой звездой: надо же случиться так, что осенью 1930 г. учитель Ральфа Анри Брейль, терпеливо натаскивавший его в свое время тонкостям «общения» с древним человеком и культурой древнекаменного века, неожиданно получил из Голландии письмо, в котором его спрашивали, не может ли он рекомендовать кого-либо из своих учеников для работы на Яве в качестве палеонтолога Геологической службы Нидерландской Восточной Индии. Брейль немедленно дал знать Кёнигсвальду, не хочет ли он отправиться в тропики юго-востока Азии: «Кажется, Вам об этом мечталось некогда?»

Еще бы, ликовал Кёнигсвальд, если его кандидатура не вызовет возражений, ему посчастливится работать в тех же местах, откуда палеонтолог Рудного Бюро Батавии Эжен Дюбуа более сорока лет назад начал свою одиссею. Ему предстоит вести палеонтологические исследования, и кто знает, удастся ли в ходе их решить, наконец, тайну питекантропа? Во всяком случае, новые геолого-палеонтологические исследования, которые предполагала провести Геологическая служба Нидерландской Индии в ходе систематического геологического картирования центральных районов Явы, открывали благоприятные возможности для решения одной из центральных проблем: когда обитал на Яве обезьяночеловек?

Согласие с радостью дано, и в конце 1930 г., без сожаления оставив музей в Мюнхене, Кёнигсвальд отплыл на корабле к островам Нидерландской Индии. В январе 1931 г. он сошел на землю в джакартском порту Танджунг-Приоке, а затем без промедления отправился в главную ставку Геологической службы — в Бандунг, живописный городок, расположенный в горах Западной Явы. Сказать, что вскоре для Кёнигсвальда начались будни работы, значило бы исказить существо дела. Исследования, связанные с поисками костей вымерших животных, которые, как монеты в археологическом слое, датировали пласты глины, туфов и песка, доставляли ему ни с чем не сравнимое наслаждение.